Сибирь

Ну тот упился, едва еще смеркаться стало. Уволок его к себе Евлампий Ермилыч. Небось дрыхнет без задних ног. А Карпухин, гад полосатый, выгнал к соседям и Кирюшку и Зинину свекровку больную. "Будет, — говорит, важный разговор с Зинаидой. При нем свидетелей мне не нужно". Знаем мы, какой разговор… Ох ты, горюшко наше бабское! — вздохнула хозяйка.

Катя молчала, взвешивала все, что говорила женщина. Связчик Карпухина известен ей. Это второй полицейский — такой губастый, мрачный, с лицом, покрытым полудой. Но что же Зина? Неужели так бессловесно и покорилась Карпухину? Или все-таки решилась наконец связать свою судьбу с новым мужем?

А знает ли она, какая молва идет о Карпухине? Наверняка знает, не может не знать. Что же тогда происходит?

— А вы не забегали к Зине? Не пытались выручить ее? — спросила Катя, все еще не решаясь снять с себя полушубок и платок.

— Как же, забегала! Зашла с чашкой капусты.

Вроде для их благородия. Сама шепчу Зине: "Бежать тебе надо". А она вскинула на меня глаза в слезах, отвечает: "Ах, Ольгея, Ольгея, чему быть, того не миновать!.."

— Выходит, что согласилась?

— Выходит, так, Катюша.

Катя откинулась к стене, сдерживая рвущийся из груди стон. Она сидела в такой позе долго-долго. Ольгея уже заснула, всхрапывая. Посапывали ребятишки, спавшие на полу. Пощелкивая языком, облизывал себя теленок. А Катя даже глаз не могла сомкнуть.

Потом хрипло прокричал в курятнике петух. Близилось утро. Наконец и Катю потянуло на сон. Она расстелила на ящике полушубок, накрылась платком.

Спала совсем чуточку. То и дело распахивались двери, скрипели, врывался морозный воздух. Открыв глаза, Катя увидела в редеющем сумраке нескольких женщин. Они сбились около двери, разговаривали тревожным шепотом.

Катя прислушалась. Часто упоминалось имя Зины.

Это заставило подняться с ящика.

— Что там? — спросила Катя, подходя к женщинам.

— Ой, не говори, Катюша! Ужасть! Зинаида Карпухина убила. Лежит на полу в разорванной рубахе, с голым пузом. Кровища кругом… Его же левольвертом она…

Катя почувствовала, как горло ее сжалось, щеки запылали, нудно заныло где-то в левом боку. "Ну, знала же я, знала, что Зина не может пойти за Карпухина…

Почему же не бросилась я на помощь ей?" — пронеслось у нее в голове.

— Давно случилось? — спросила Катя, испытывая острое желание сейчас же бежать к Зине в избу.

— Да уж давненько, видать… Энтот связчик Карпухина там. Стережет, варнак, Зинаиду. А чо ее стеречь? Она сама чуть живая. Сидит, уставясь в потолок сухими глазами. Ну и, конешно, наш-то лиходей Евлампий Ермилыч тоже там. Где пропастина, там и ворон. Без него разве чо обойдется? Нарочный в Лукьяновку ускакал. Староста с урядником вот-вот приедут. — Ольгея повздыхала, потом взяла Катю под руку, отвела ее в сторону, насколько позволяла изба, сказала на ухо: — А ты, Катюша, уходи, пока вовсе не рассвело. Не погода тебе торчать сейчас в выселке.

Сватья Лизавета вечером вчера из Лукьяновки приехала, сказывает: переполох там страшенный — ищут тебя, как дорогую пропажу. Ты, как сейчас выйдешь из ворот, спускайся сразу в лог. А там дорога сама тебя выведет на тракт…

Предупреждение Ольгеи было более чем своевременным. Катя пожала ей руку, хотела что-то сказать, но горло опять стиснуло волнением. Она проскользнула мимо женщин, открыла дверь, вышла из двора на улицу.

Занималось зимнее ясное утро. Сумрак уже совсем рассеялся. Из-за леса поднималась пурпурная полоса позднего солнцевсхода.

2

В Михайловке на постоялом дворе произошла история, которая могла бы очень плохо закончиться для Кати.

Одолеть весь путь от выселка до города Катя не смогла. Давала знать о себе бессонная ночь, беспокойство за судьбу Зины, постоянная настороженность в дороге. Несколько раз Катя бросалась в сторону, заслышав позади или впереди себя повизгивание полозьев и перестук копыт. Крестьянских подвод она не боялась, но тракт есть тракт. Метались здесь туда-сюда и подводы с казенными людьми. От этих ждать добра не приходилось.

Добравшись до Михайловки, Катя почувствовала, что идти дальше у н. ее нет сил, тем более что в городе могли возникнуть осложнения с ночевкой. Решила переночевать здесь, но только не на том постоялом дворе, где они в первый путь пили чай, а на другом, расположившемся наискосок.

Встретила ее хозяйка, крепкая, рослая старуха с простуженным, надорванным голосом — "великан баба", так про себя окрестила ее Катя. Каждую минуту прикладывая к носу щепоть с табаком и оглушительно чихая, хозяйка придирчиво оглядела Катю, бесцеремонно осведомилась:

— Ты откуда такая красотка взялась?

Катя бойко выложила свою версию:

— Беженка. Иду издалека в город хлопотать о пенсии для престарелой матери. Отец офицер, погиб на войне.

— А платить за ночлег у тебя есть чем? Ты вперед давай! — сиплым басом сказала "великан баба".

Катя выразительно позвенела монетками, собранными в горсти, подала их хозяйке.

— Садись к самовару, наливай кипяток, — обмякла "великан-баба" и ушла на вторую половину дома.