Сибиряки

Воробьев собирался пойти в черную баньку, но встретил Ваню с большой радостью и тут же представил жене:

— Вот он, мой Ваня Иванов. Давай, мать, на стол накрывай, угощать будем! Может, в баньку со мной, Ваня Иванов?

— Да нет, я в среду мылся. Я к вам на минуточку, Семен Петрович.

— Проведать? Или дело какое?

— Дело, — потупился, покраснел Ваня.

Воробьев понимающе кивнул, глазом показал жене: выйди!

Подождав, когда жена выйдет из горницы, Воробьев усадил рядом с собой Ваню, озабоченно спросил:

— Выкладывай, Ваня Иванов, какое дело случилось?

— Да нет, еще не случилось, Семен Петрович… Я посоветоваться хочу…

— Ну? Говори, чего ж ты? Кваску испей, а то, вижу, в горле у тебя чего-то неладно. — И налил себе и Ване но чашке.

— Я, Семен Петрович, посоветоваться хочу… Да вот не знаю… — и залился румянцем.

— Уж не жениться ли хочешь?

— Ага, жениться…

Воробьев поперхнулся, расплескал квас.

— Как?! Жениться, говоришь?..

— Ага, жениться, Семен Петрович, — еще больше краснея, потупился Ваня.

Воробьев поставил на стол чашку, отвернулся и, достав платок, долго и трудно сморкался.

— Мм-да. Жениться — это дело сурьезное, Ваня Иванов. А годков тебе сколь будет?

— Восемнадцать… на том месяце было.

— М-да-а. А невеста-то кто?

— Оля Маслова. Знаете?

— Как же не знать, я, почитай, всех невест в Качуге знаю!

— Иркутская она.

— Верно, забыл. Это дед ее в Качуге у нас рыбку удил. Ну, а она-то как, согласна ли?

— Не знаю, Семен Петрович. Я ведь ее еще не спрашивал.

Полные веселой грусти и нежности глаза Воробьева повлажнели.

— Тяжелый случай…

— Какой, Семен Петрович?

— Тяжелый, говорю, трудный, значит. — И внимательно, изучающе, будто видел впервые, оглядел Ваню.

— Трудный, — согласился тот.

— Вот-ка что, Ваня Иванов, пойдем-ка со мной в баньку, парень. Тогда и решим.

— Да ведь я…

— Знаю, мылся. Такой вопрос верней всего в баньке решать… Мать, дай-ка нам еще веник!

После баньки они сели за стол, за графинчиком, но от водки Ваня категорически отказался. Воробьев предложил ему квасу. Выждав, когда жена Воробьева вышла во двор, Ваня осторожно напомнил:

— Так как же, Семен Петрович?..

— А, жениться-то? Да вот я так думаю, Ваня Иванов, что с годик бы тебе еще подождать надо.

4

На другой день, в воскресенье, Поздняков, Танхаев и Лешка выехали на Лену.

Моторная лодка, на которой им предстояло плыть, оказалась широкой коротенькой плоскодонкой, напоминающей скорее противень, чем лодку. Но моторист, заметивший недовольную гримасу Позднякова, пояснил:

— Ничего, плавкая. Шоферов на ней в наледь спасали. На килевых ноне по Лене ездить дюже опасно. А эта ничего, плавкая, кругом пройдет.

На первом же перекате Поздняков убедился в достоинствах такой лодки. Стремительная, бурлящая на мели вода с такой бешеной силой подхватила их посудину, что, казалось, зацепи она чем-либо о каменистое дно, ее бы неизбежно опрокинуло, как былинку. Перед следующим перекатом, что ниже Качуга на пятьдесят километров, решено было пристать к берегу и позавтракать. Моторист и Лешка принялись разводить костер, а Поздняков и Танхаев уселись на крутом берегу, наблюдая, как, медленно двигаясь Леной, приближался к ним целый караван карбазов. Маленькие, тоже плоскодонные суденышки, похожие на миниатюрные баржонки, двигались одно за другим на расстоянии пятидесяти — ста метров, каждое управляемое лоцманом, стоящим у приделанного к корме огромного весла. Некоторые из суденышек имели небольшой брезентовый или деревянный навес, — это паузки. Остальные не были защищены сверху ничем. Впереди каждого такого корабля — «оплеуха», широкая плаха, лежащая поперек движения карбаза, свободно привязанная к нему с обоих концов толстыми веревками или тросами.

Карбазы приближались к перекату, и по мере их приближения все дальше вперед уплывали плахи-«оплеухи», натягивая сдерживающие их веревки. Но вот один карбаз уже у переката. «Оплеуха», плывя перед его носом, достигла быстрины и, встав на ребро, струнами натянула тросы, ускоряя бег самого карбаза. Лоцман внимательно следил за поведением «оплеухи», готовясь в любой миг изменить направление карбаза. Карбаз с огромной скоростью прошел перекат, причем до слуха друзей донесся шум и скрежет дерева о каменистое дно. Казалось, вот-вот суденышко расползется по швам или, застряв на мели, повиснет над плесом. Но карбаз уже промчался над мелью и теперь удалялся по глубокой и спокойной реке. Лоцман, оглядываясь назад, на берег, посмеивается, машет рукой, что-то выкрикивает. Танхаев от удовольствия зацокал, а Поздняков, пораженный зрелищем, облегченно сказал:

— Вот это сплав! Дух захватывает!..