Сибиряки

— А ну зрачки? Так. Плоховато. Ничего она у вас, похоже, не лучше. Придумаю-ка я вам другое зелье, Червинская.

7

Через неделю Ольга с трудом поднялась с койки, но тут же схватилась за голову, застонала. Голова разламывалась. А вечером пришел начальник госпиталя.

— Что же мне с вами делать? Залежалась, москвичка, залежалась. Надо бы в тыл отправить…

— Ничего, я скоро встану, доктор.

— Скоро! Вы скоро, а мы сегодня ночью снимаемся.

— Куда?

Военврач развел руками.

— Ну, куда — это нам с вами меньше всего. Куда надо. Немец в наступление перешел. На левом фланге такой прорыв сделал… Словом, ночью снимаемся.

— Я хочу с вами!

— С нами, с нами.

Всю ночь и утро Ольга опять тряслась в кузове машины. Голова разболелась еще пуще. Только к полудню въехали в какой-то полуразрушенный поселок, что у березовой рощи, и расквартировались. Запестрели в голых березах палатки. Червинскую положили в палатку с сестрами. Начальник госпиталя на обходе спросил ее:

— Ну? В тыл поедем или подождем?

— Подождем, — через силу улыбнулась Червинская. Грубоватый, но простой и прямодушный начальник армейского госпиталя и умелый хирург ей уже нравился. Даже пышная седая шевелюра его, прежде казавшаяся Ольге просто вульгарной, теперь выглядела иначе: небрежной, как у всех очень занятых людей, экзотически подчеркивающей молодое лицо ее обладателя.

— Попробую-ка я еще одну штуку. В Монголии когда-то стояли, так там лама один головы правил. И получалось ведь у канальи. Я раз пять сам видел, как он это… Иван! Дарья! — заорал он неожиданно, выглянув из палатки.

Вбежал рослый санитар и знакомая уже Ольге хирургическая сестра.

— Дарья, тащи сюда рушники! Пару! Иван, тут будешь. Да лапы поди оскобли! Живо!

Иван и Дарья сорвались с места, бросились исполнять приказанья.

— Что вы собираетесь делать, доктор?

— Попробую стать ламой.

— Ламой?

— Лама — это поп по-нашему. У монголов они все — и попы, и знахари, и в некотором роде племенное хозяйство.

— Что это значит?

— От ламы ребенка иметь — для любой монголки большое счастье. У них сейчас только сознание пробуждается, а то совсем были дети. Иван! Дарья! Где вы там?!

Он усадил Ольгу на койке, приказал Ивану, как и в прошлый раз, держать ей руки, и сам, взяв голову Червинской, изо всех сил сдавил ладонями, будто собираясь перекосить череп. И вдруг рванул к себе, стукнул о грудь. Ольга кричала от боли, пытаясь вырваться из крепко державших ее рук санитара. А врач снова мял, перекашивал, ломал череп, ударял о грудь и, выхватив из рук Дарьи два полотенца, натуго обмотал голову Ольги. И опустил на подушку.

— Ну что, герой? Терпим?

Червинская, стянутая до подбородка бинтами, только выла. Слезы градом катились из ее огромных в ужасе глаз, а руки беспомощно теребили бинты, силясь освободить от них сдавленную со всех сторон несчастную голову. Военврач сочувственно улыбнулся.

— Ну-ну, потерпите. А там видно будет. Через день не встанете — в тыл отправлю.

На другой день он освободил от бинтов ее голову.

— Ну как?

— Еще хуже, доктор. Ради бога, не делайте больше своих ламских фокусов. Так и на тот свет отправить недолго.

— Ну-ну, не буду. А голова болеть должна. Вот что завтра будет, посмотрим. Это хорошо, что болит: на место стала.

И удивительно: на следующий день Червинской действительно стало значительно лучше. Даже в ушах перестало звенеть. А к концу дня сама предложила врачу свои услуги.

— Могу работать, доктор.

— А голова?

— Замечательно! Я совсем не чувствую никакой боли. Вы настоящий лама, доктор… только, надеюсь, без всего прочего.

— Ну-ну. А работы прибавилось, много работы.

Да Ольга и сама видела, как то и дело подходили машины с ранеными. Одних сразу же отправляли в глубокий тыл, другие застревали. Червинскую выписали. Как-то неловко, неуклюже почувствовала она себя в гимнастерке. Отвыкла.

Ольга нашла начальника госпиталя в домике тяжело раненных.

— А вот и вы! Идите-ка, коллега, сюда! Что делать, не знаю. Тут, похоже, с черепом дела плохи.

— Что с черепом? — перебила Червинская, подойдя к раненому.

— Осколочки, видать, в голове. Сложное дело.

Ольга нащупала пульс, прислушалась к неровному частому дыханию раненого.

— Везите в операционную. Но помогать будете вы, я по-вашему не умею: секиры, ухваты… Согласны?

— Вполне… Иван! Егор! Тащите на плаху.

После операции начальник госпиталя отвел Ольгу в сторону, сказал:

— А ведь я вашей рекомендации, признаюсь, не поверил. Этих од хвалебных столько по всему свету написано, а золотых-то рук и не видишь. Да я вас теперь под ружьем не отдам!

8