Сибиряки

Танхаева теперь шла молча, пугливо оглядываясь по сторонам, крепко прижимая к себе сумку. Она уже жалела, что вернулась за этим, будь он проклят, куском баранины. Вон и про нее кричат женщины всякие нехорошие слова, да и мальчишку жаль стало, простудит еще голову на морозе. Женщина с белой корзинкой продолжала теребить милиционера.

— Пусти, говорят! Чего он тебе сделал? Вот сама пойду к начальнику твоему, пускай он тебе…

Но вот и управление милиции. Последним усилием милиционер втолкнул в дверь упиравшегося мальчишку и, пропустив впереди себя Танхаеву и мужчину, вошел следом. Гул толпы разом прекратился, и наступила желанная тишина. Оборвыша будто подменили: теперь он шел по коридору спокойной, несколько развязной походкой и даже весело поглядывал на расклеенные на стенах пестрые лозунги и плакаты. За деревянной крашеной загородкой поднялась высокая подтянутая фигура дежурного. Милиционер подвел к барьеру лохматого с грязным, но удивительно смиренным лицом воришку, коротко доложил суть дела, и, отойдя к стоявшей у стены скамье, сосредоточенно занялся раненой кистью.

— Ну, здравствуй, орел! — улыбнулся нарочито бравому виду маленького преступника дежурный.

— Привет!

— Ого! Как зовут-то тебя?

— Лешкой звали… Прошу не тыкать! Повежливей, ясно?

Дежурный удивленно качнул головой и обратился к стоявшему поодаль мужчине.

— А вам что, товарищ?

— Мне, собственно, ничего. Вот задержал этого прохвоста…

— Хочет в лягавые записаться, — презрительно кивнул головой на мужчину Лешка. И вдруг, обратясь к нему, оскалил, как звереныш, зубы, свирепо процедил: — Ну, сука, скажи спасибо, финки не было! Я бы тебе…

Танхаева в страхе попятилась к стене, а дежурный прикрикнул:

— Ну, ты!.. вежливый!

И, уже мягко, свидетелю:

— Садитесь, товарищ, сейчас составим протокол…

С шумом распахнулась дверь в дежурку. Из коридора, что-то выкрикивая на бегу, влетела женщина с белой корзинкой, та, которая до самого управления ругала тащившего Лешку милиционера. Сердце Танхаевой снова оборвалось, заныло: зачем связалась с мальчишкой, зачем не ушла домой, теперь опять будет ругать ее и милиционера. Но на глазах у женщины слезы.

— Товарищ дежурный, миленький!.. Обокрали… Триста рублей вытащили!.. Ведь всю зарплату, как есть, выкрали!.. Вешать их надо! Убивать их всех до единого, гадов!.. — неожиданно с воплями накинулась она на испуганно метнувшегося от нее Лешку.

— Гражданочка, успокойтесь, — попробовал было вступиться дежурный, но женщина так наступала на перетрусившего Лешку, осыпая его бранью и пытаясь поймать за огненные вихры, что пришлось опять вмешиваться милиционеру. Женщину усадили на скамью, и она, рыдая и жалуясь на свое горе, продолжала ругать и Лешку, и вора, укравшего ее деньги, и милицию, не могущую до сих пор навести порядок на улицах и базарах.

— Ай-ай, горе какое! — посочувствовала Танхаева. — Скоро совсем на базар ходить нельзя будет.

Дежурный, выйдя из-за барьера, протянул женщине стакан, и та, глотая и расплескивая воду, выпила ее одним махом.

— Ой, да что же это творится-то, батюшки!.. Да как же я теперь! — снова заохала, запричитала гражданка. — Ведь на самое дно ложила деньги… вот туточки… — схватила она корзинку, показывая, куда спрятала деньги, выкладывая на скамью свертки, пакетики и коробки.

Из мелькнувшей в воздухе не то кофточки, не то рубашонки вылетела и покатилась под ноги дежурному желтая тугая тряпица. Женщина оторопела, дико уставилась на тряпицу и вдруг бросилась, вырвала ее уже из руки дежурного.

— Деньги!.. Мои деньги!.. — вне себя от радости вскричала она, не веря своим глазам, ощупывая злополучный желтый комочек. — Они!.. Они самые! Батюшки, да как же это!.. Ведь десять раз корзинку опрастывала… Ой, да как же это!..

Дежурный ушел за барьер. Остальные, всяк по-разному, насмешливо, недоуменно или сердито, смотрели на все еще охавшую и причитавшую гражданочку, быстро складывавшую назад свои вещи.

— Ай-ай, как нехорошо получилось, — сказала Фардия Ихсамовна. — Зачем зря ругалась? Тот — тащит, этот — паразит. Зачем так?

Женщина, довольная, что нашлись ее деньги, счастливыми заплаканными глазами взглянула на Танхаеву и, ни слова не сказав, выбежала из управления.

— Сама, видать, барыга хорошая! — мрачно запустил ей вслед Лешка.

Дежурный молча посмотрел на него, сдержанно улыбнулся: Лешкино замечание на этот раз пришлось ему по вкусу.

Началось нудное, весьма продолжительное составление протокола.

2