Сибирская амазонка

Он поискал глазами Евпраксию. Похоже, ее не было среди ратников. Зато он заметил две детские фигурки. У одного из юных ратников рука была в лубке, но он уже обходился без посторонней помощи и довольно резво перемещался по двору вслед за пленниками, пытаясь, как и все дети в его возрасте, в полной мере насладиться необычным зрелищем.

Конечно, это мог оказаться совсем другой, повредивший руку юный отрок, но что-то подсказывало Алексею, что он не ошибается. На самом деле это был тот самый мальчишка, которого прятало в бане семейство Шаныпиных. Но как быстро его поставили на ноги! В силу своего образования и профессии Алексей не слишком верил в сверхъестественные силы и чудодейственные снадобья. Результат, однако, был налицо, и ничем другим, как чудом, объяснить его было невозможно.

Ведь чуть больше недели прошло с того момента, как мальчишка сиганул с моста. Алексей озадаченно хмыкнул. И правда, минуло всего девять дней, как их пароход отчалил от североеланской пристани, а сколько событий приключилось! Совершенно диких, противоречащих всякому здравому смыслу.

Хотя это суждение годится разве что для них с Иваном - двух городских идиотов, вздумавших влезть со своим уставом в здешнюю жизнь и пойти наперекор ее законам и обычаям.

Влезли, наследили, что-то сломали, что-то и вовсе уничтожили... И неизвестно, как все это впоследствии аукнется. Для них однозначно: справедливо, хотя и жестоко. Но разве они были милосердны, пытаясь разрушить местные устои и давно сложившиеся отношения?

Один из стражников, тот, что слева, слегка толкнул его в спину, и Алексей тотчас забыл обо всем. Оказывается, они уже достигли основания "голгофы". К вершине вела каменистая, выбитая множеством ног тропа. У креста весь в белом стоял старец Василий, который так и останется для Алексея Иннокентием Владимировичем Голдовским. В руках он держал тяжелый золотой крест, точное подобие того, что возвышался над его головой. Рядом с ним, но чуть ниже и дальше стояли Евпраксия, Родион и еще один, совсем молодой ратник с редкой курчавой бородкой. Все трое держали в руках лестовки старообрядческие четки и перебирали их, низко опустив головы. Но, в отличие от остальных ратников, капюшоны у них были откинуты. На голове у Евпраксии красовался неизменный черный платок, у Родиона и молодого ратника войлочные, похожие на котелки, низко надвинутые на глаза шапки.

Скорбная процессия остановилась на мгновение и, повинуясь взмахнувшему рукой старцу, стала медленно, шаг за шагом подниматься на холм. Как Алексей ни приглядывался, он не заметил никаких приспособлений для производства казни. Не было сооружено виселиц, не виднелось колоды, на которую кладут голову, чтобы палач снес ее топором. Он не думал, конечно, что их сожгут на костре, все-таки это был варварский для девятнадцатого века способ казни, но кто сказал, что ратники живут в этом веке? Судя по всему, они до сих пор пребывают в своем разлюбезном семнадцатом! И все же он вздохнул с облегчением, когда не увидел выложенного соломой сруба из поленьев. Стоило только поднести свечу, и ничто уже не остановит путешествие твоей грешной души на небеса. Хотя это был бы лучший вариант для начинающего агента сыскной полиции. Обычно Иван пророчил им пребывание в преисподней, потому что служба у них такая, зачастую идущая вразрез с христианскими добродетелями.

Внезапно он вспомнил страшный рассказ из Евангелия, который когда-то впервые прочитала ему матушка. Рассказ о том, как вели сына божьего на суд, на мучительную смерть, как били его, насмехались над ним, плевали в него и забрасывали камнями. Сам Алеша не испытал ничего подобного, но эти слова обожгли его душу. Он представил вдруг толпу грязных, разнузданных солдат, которые плевали в лицо и оскорбляли того, кто сотворил небо и землю и пришел принести себя в жертву, чтобы, если они того захотят, спасти и эту злобную солдатню тоже. "Распни, распни его!" - исторгали их глотки.

Господь простил этих озверевших, соблазненных, неразумных людей, простил распявших его, потому что "они не ведают, что творят".

Но старец Василий, Евпраксия - они ведают, что творят, и готовы убить всякого, кто посягнет на древние святыни.

И считают себя вправе распоряжаться людскими жизнями.

А это уже гордыня, один из самых страшных грехов. Человек забывает, зачем он рожден на земле, и позволяет не совсем благочестивым помыслам завладеть своей душой и сознанием.

Отвратительно, что он знает об этом, как знали об истинной сущности господа книжники и фарисеи, когда-то научившие людей кричать: "Распни его, распни!"