Сибирская амазонка

Но обитатели разрушенной крепости ратников, кажется, в эту ночь не ложились совсем. Маленький караван из десятка лошадей, завьюченный точно такими же тюками, как и тот, который Константин вытащил из воды, готовился выйти в путь. Их осталось совсем немного в живых - защитников древних святынь. Кроме старца, Евпраксии и Константина да двух мальчиков, лошадей удерживали в поводу три мрачных бородатых верзилы в бахотне. Все они были ранены: один хромал, у другого висела на перевязи рука, у третьего белела на голове повязка. Старец уже сидел в седле, хотя был чрезвычайно бледен, и Евпраксия, стоя рядом с ним, поддерживала его за здоровую руку.

Алексей подошел к ним.

На него смотрели молча, даже Константин, который уже ничем, казалось, не отличался от своих новых товарищей.

- Уходите? - спросил Алексей.

- Уходим, - ответил старец и перекрестился. - Путеводная звезда покажет нам путь за перевалы, где не достать нас супостату.

- Но вы же не сможете уходить бесконечно, когда-нибудь вас все равно настигнут.

- Что ж, на то воля божья, - вздохнул старец. - У Анчихриста силы немереные. А у нас против его козней и оружия лишь слово божье да наши святыни. Но потому мы не погибли и святыни уберегли, что бог нас не оставил. - Он взмахнул рукой, приказывая каравану трогаться с места.

И тогда Алексей взмолился:

- Иннокентий Владимирович, старец Василий! "Одигитрия"... Позволь хотя бы краем глаза...

Старец внимательно посмотрел на него, а потом молча кивнул Евпраксии. Та выступила вперед, затем распахнула балахон, под которым оказались короткие доспехи, и сняла с груди что-то плоское, аккуратно завернутое в парусину.

На первый взгляд это была простая доска, изрядно причем закопченная, но когда Алексей взглянул на нее, то его сердце на миг остановилось, а потом забилось сильно-сильно, где-то в самом горле. Неописуемой красоты глаза смотрели и словно вынимали из него душу. Тонкий лик, скорбное лицо и умные глаза младенца, который уже знает свою судьбу... Распни его, распни!..

Алексей судорожно вздохнул и невольно отшатнулся. Из краешка глаза Богородицы скатилась вдруг одна прозрачная капелька, за ней - другая!

- Господи! - прошептал он и поднял потрясенный взгляд на Евпраксию. Что это?

- Плачет Богородица, скорбит по всем невинно убиенным. - Ратница обмакнула палец с кольцом в дрожащую капельку и прикоснулась ко лбу Алексея. - Жить тебе долго, никонианин, бо не продал ты душу диаволу...

Евпраксия быстро поклонилась ему в пояс и, столь же быстро завернув "Одигитрию" в полотно, снова спрятала ее на груди.

- Прощай, - Константин кивнул ему. - Вспоминай меня иногда. И ее тоже. - Он посмотрел на Евпраксию. - Надеюсь заслужить ее прощение. - Он склонился к Алек сею, потрепал Соболька за лохматый загривок и усмехнулся:

- Иначе, как тогда пополнять ряды ратников?

Алексей стоял и смотрел, как исчезает маленький караван в тайге. Огромный красный диск солнца поднимался над горами. Начинался новый день...

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ, САМАЯ КОРОТКАЯ

Прошло три дня. В доме атамана только что закончился прощальный пир. Гости разошлись, а сам Никита Матвеевич стоял на крыльце и в который раз за этот день хлопал полтавского старосту по плечу и добродушно вещал:

- Ну что, Микола, бугор этот треклятый теперя за вами.

Чему бывать, того не миновать. Не мытьем, так катаньем взяли меня. Но что поделать, если б не твои хохлы, не сносить бы мне головушки, не видать бы мне дорогих гостей живыми...

Алексей посмотрел на Ивана. Вавилов сидел за столом в опустевшей горнице и катал пальцем по скатерти колобок из хлебных крошек.

- Что, Иванушка, не весел, что головушку повесил? - подсел к нему Алексей. - Не расстраивайся, не все еще таймени в здешних речках пойманы.

- Ну уж нет, - Иван с досадой посмотрел на него. - Не надо мне больше никаких тайменей! Лучше пусть Тартищев каждый день в хвост и в гриву гоняет, чем такой отпуск. - Он бросил тоскливый взгляд в окно. - Одно мне не дает покоя. Под каким соусом мы Корнуэлла представим? Ведь рапорт все равно придется писать, а врать я не умею. И тогда вылетим мы с тобой к чертовой матери из полиции даже без выходного пособия.

Он налил себе из графина полстакана водки и залпом выпил. Затем приложился носом к рукаву и крякнул.

- Да бог с тобой, Иван! - Алексей положил ему руку на плечо. - Сколько раз мы за эти дни про законы забывали?

Не счесть! Так давай еще разок забудем! На кой ляд нам это чудило и его мордовороты? Пусть катятся к такой-то матушке. Нет англичанина, значит, и вопросов нет.

- Ишь, как у тебя все складно получается, - покачал головой Иван. - А если Тартищев прознает?

- Да как он прознает? Корнуэлл, что ли, побежит ему докладывать или Шаньшин?

- И то правда! Шаньшин не побежит... - вздохнул Иван и вдруг лихо приказал возникшему на пороге атаману:

- Вели-ка, Никита Матвеевич, снять с этих шиликунов цепи, да гони их к чертовой матери! Пусть убираются восвояси, пока я добрый. Но только сегодня, чтобы не встречаться с ними на пароходе.