Сибирская любовь

Да он же ничего не знает! Ничего не знает про Митю. И что он может знать? Никто ведь их не видел тогда. А больше-то ничего и не было. Маша почувствовала, как щеки щиплет жаром, будто от мороза. Бессвязные мысли крутились в голове, заполошно трепеща крылышками.

Вот он смотрит на меня и думает: эка дура! И зачем я к ней пришел? А правда, зачем он ко мне пришел? Делать предложение! Господи, он пришел делать предложение! Лучший жених в Егорьевске! А я стою и не знаю, что сказать. Меня не учили. Всех девиц таким вещам учат, а меня – нет. А и правда, кто ж на меня позарится. Да вот и позарились! Господи, о чем я. Митя, Митя… Как ему сказать, что – не могу, невозможно?… Он сказал: дело не терпит отлагательств… Почему это? Ах, да! Завтра – Широкая Масленица, а с понедельника – Великий пост. В пост о плотском думать грешно. А что ж он прежде тянул-то? Решиться не мог? Ерунда! Да и вообще… Зачем это ему?

– Николаша… То есть Николай Викентьевич… Для меня неожиданно… Для меня большая честь, но я не могу немедленно… Я понять хочу: зачем вам теперь это нужно? – забросив дипломатию, Машенька решила говорить обычным человеческим языком. И сразу почувствовала облегчение.

– Я… это… имел сказать… то есть, спросить… – заблеял Николаша.

«Кажется, он окончательно настроился на казенный лад, и по-человечески вообще говорить разучился», – подумала Машенька.

– Я давно имел намерение, – разродился, наконец, Николаша. – Но все не решался открыться из-за неопредленности собственных намерений. Нынче же у меня состоялся разговор с отцом, на котором мы определили порядок, по которому я войду в дело, в котором буду полноправным участником, как в деловом, так и в материальном порядке… И я, возрадовавшись, немедленно решил упорядочить и свои личные дела, о которых мечтал и думал непрерывно…

Господи, что он несет! Неужели он и вправду… Я слышала, люди от того глупеют… Он же говорит совершенно не так, как обычно. Так скорее Викентий Савельевич сказал бы. Три «которых» и три «порядка» в одной фразе. Да настоящий Николаша никогда бы себе… Неужели он и вправду давно хотел, чтоб я за него замуж вышла?

Маша медленно вздохнула. Хоть как-нибудь унять это невыносимое биенье сердца в ушах – может быть, тогда удастся понять… Он – хотел. Такой красавец. Она будто в первый раз посмотрела на Николашу, на его ладную фигуру, широкую грудь, сильные руки с удлиненными, благородно подвижными и выразительными кистями.

Значит, ее на самом деле можно полюбить? Значит, и Митя?..

Ох, не надо сейчас о Мите. Вот – он, Николаша, перед ней. Стоит, смотрит, ждет ответа. Надобно же ему что-то сказать. Нельзя же вовсе промолчать. И обидеть нельзя, он-то ко мне с добром, по-честному. Как же сделать?

– Николаша, право, я очень вам благодарна. Но ответить нынче не могу, потому что, как порядочная дочь, должна с родителями посоветоваться. Матушки у меня нет, вместо нее тетя растила. И батюшка в отъезде. Вот вернется он, поговорю с ним да с тетей, тогда и ответ дам. Вы уж простите меня и зла не держите…

– Чего ж! – Николаша поклонился с тенью прежнего высокомерия. – Как вам, Марья Ивановна, будет угодно. Да только тетенькин совет вам заране известен – монастырь, а Иван Парфенович – что ж, какие у него могут быть возражения, коли мы с вами добром договоримся?

– Я поступлю так, как сказала, – неуклонно, однако не в силах поднять взгляд, сказала Машенька.

Николаша поклонился еще раз и вышел, притворив за собой дверь. В коридоре послышался возбужденный шепот братца Пети, явно подслушивавшего под дверью. После Машенька вспомнила, что Николаша ни единым словом с будущей невестой не попрощался.

Шорох за дверью смолк, и стало тихо. Только стучали ходики на стене – деревянные мужик с медведем отбивали минуты топорами по колоде. Да уютно, вполголоса подпевала печка. Да поскрипывала старая мебель. Да возился за стеклом, на подоконнике, воробей, завтракал сворованной где-то корочкой. Маша осторожно опустила крышку рояля, подошла к окну и долго смотрела на воробья, улыбаясь его деловитой суете.

– Дура. Вот дура, – прошептала она, отводя наконец глаза от птицы, – с чего я взяла, что у него ко мне какие-то чувства?

Она имела в виду отнюдь не Николашу. С этим-то все ясно… вернее – стало ясно, как только он ушел. Пока был тут – Маша не могла толком думать. Как под чарами! Еще бы: к ней, хромоногой девке-перестарку, первый красавец явился предлагать руку и сердце! Как он сказал: венчаться и стать хранительницей очага. Вот так сразу и умереть от счастья. Маша тихо засмеялась, закрыв глаза.

Это, значит, он со своим папенькой все рассчитал. Как войти в дело, и сколько еще капитала потребно. Ровно с Машино приданое… Или – с маменькой. Она умная, Евпраксия Александровна… Маша смеялась, не замечая того, что все громче всхлипывает, и вдруг поняла, что вот-вот разревется в голос. И испуганно прикусила губу.