Сибирская любовь

– Вера, не болтай чепухи! – строго сказала Софи. – Я тебе помереть не позволю. Ты молодая, сильная, красавица, каких мало, нужна мне. Не хочешь сама за себя бороться, я буду. Коли хочешь исповедаться или что там еще полагается, так я тебе хоть сейчас попа позову. А про помирать – и думать у меня не смей!

Вера опять улыбнулась, молча поманила Софи пальцем, указала на место рядом с собой. Софи послушно присела.

– Знаете ли, что братик у вас был?

– Знаю, конечно, – удивилась Софи. – У меня целых три братика.

– Я не про тех. Гриша, Сережа, Лексей – те барчуки. Саша его звали, Александр. Крещеный он был, чин чином.

– Кого Сашей звали? – Софи тревожно вгляделась в лицо Веры.

– Сына моего. Годик ему сравнялся – и помер. На мне вина.

– Почему ж на тебе? Не ты ж его убила…

– Я и убила, – у Софи разом заледенели ладони, а Вера между тем продолжала. – Дитя не может без матери жить, а я его в сиротский дом снесла. Тем и обрекла его.

Против воли Софи снова отметила совершенно не крестьянскую речь Веры. Подумала, что за время их совместного путешествия Вера, пожалуй, еще развилась. Теперь вот, оказывается, у нее был ребенок…

– А причем же тут я-то, Верочка? Я тогда, должно быть, сама ребенком была.

– Четырнадцать лет вам сровнялось, когда Сашенька умер, – подумав, сказала Вера. – Вы, ясное дело, не причем. А вот отец ваш…

– Папа?!

– Именно так. Папенька ваш приходился сыночке моему отцом, а вам, стало быть, Саша – братиком единокровным. Про то я сначала и сказала.

– Не может быть… – потрясенно прошептала Софи.

Теперь она точно вспомнила таинственную суету, которая царила вокруг Веры три года назад. Маман тогда советовалась с папой… Вера куда-то ненадолго исчезала, потом появилась снова, желтая, как китаец, и еще более молчаливая, чем обычно…

– А что же, мама знала?

– Нет, конечно. Как можно-с?! Павел Петрович не стал супругу волновать, представил дело так, что горничная, мол, на стороне с кем-то спуталась, но надо ж девушке помочь… С ее-то, Натальи Андреевны, добрым сердцем… Мне, значит, сначала объяснили, какая я безнравственная шлюха и что по правде-то мое место, вместе с ублюдком, на панели, а потом от широты душевной предложили выбор: либо я с позором и дитем возвращаюсь в деревню и там в навозе («где мне самое и место! Подумать только! Облагодетельствовали меня, взяли в дом, а я, грязная и распутная, не сумела оценить!») провожу остаток жизни, либо мне дают последний шанс исправиться и доказать свою преданность, потому что девочки (это вы с Анной Павловной) ко мне уж привыкли, а если новую горничную взять, так где гарантия, что она лучше меня окажется! Ребенка во втором случае, естественно, придется сдать в сиротский дом. О позоре моем, так и быть, все будут молчать…

Софи слушала исповедь Веры с округлившимися от ужаса глазами. Больше всего поражало то, что все это происходило в двух шагах от нее, а она ничего (ну ничего же!) не знала и не заметила. Да и замечала ли она тогда вообще что-нибудь, кроме себя!

– А что ж папа?! Когда вы с ним…

– Павел Петрович меня еще в имении, в деревне приметил. Он всегда любил по деревне гулять, с народом разговаривать. Добрый барин… Кроме шуток, у нас его, можно считать, любили. Безвредный был человек, без злобы в сердце. Да вы и сами, не хуже меня, знаете… Ну так вот… Я уж тогда перезрелой считалась, по нашим-то, деревенским меркам. Лицом-то и статью меня Бог не обидел, а вот ум как-то не по-деревенски сызмальства был повернут. Смышленая слишком была и мнение свое имела – так можно сказать. Поэтому парни-то на меня облизывались, и прижать на сенокосе, да в праздники пытались, но далее не шло – сватов не слали.

Павел Петрович со мной раз, другой поговорил, в вырез заглянул (а там и сейчас есть на что поглядеть, с матушкой вашей, уж простите, не сравнить) и говорит: «Хочешь, Вера, в город тебя увезу? Будешь у меня в доме служить». Я, глупая, обрадовалась. Мир поглядеть, людей, мне этого всегда хотелось, но самой-то ехать боязно… Я ж еще при крепости родилась, куда это из души-то денешь. Свободе-то, как я теперь понимаю, ей учиться надо, или уж по наследству чтобы… Девка я к тому же… Я к нему: «Согласная, только обучите меня грамоте!» – мне давно хотелось, а дьячок у нас девок принципиально не учил. Нечего, бывало, говорит, да прилепится жена к мужу своему! Нечего! А Павел Петрович сразу согласился и даже обрадовался вроде. Ого, говорит, да с тобой может быть интересно.

Вот и приехали мы в город. Сошлись. Ничего сказать не могу – не обижал он меня, всегда со смехом да с лаской. Я читать, писать выучилась, он мне вслух книжки читал, словом, забавлялся мною по-всякому. А потом вот… Тут он сразу на попятный пошел: ты ж понимаешь, Вера, я счастием и покоем законной супруги и законных детей рисковать права не имею! Поэтому решай сама. Но мое к тебе благоволение неизменно и, если решишь остаться, все у нас останется по-прежнему. А ребятенка мы после, когда все утихнет, из приюта заберем и в хорошую семью определим, в деревню, на воспитание. Потом видно будет…

– И что ж?