Сибирская трагедия

Полковник Ивакин в Новониколаевске, генерал Зиневич в Красноярске, генерал Гайда во Владивостоке и, наконец, могильщик колчаковского режима штабс-капитан Калашников[185], которому удалось-таки довести вооруженное восстание в Иркутске до победы и восстановить народовластие на территории Сибири… Все они служили в Сибирской армии и поднимали своих солдат против диктатора под сибирскими бело-зелеными, а вовсе не красными знаменами.

Они осознали, что переворот 18 ноября 1918 года в Омске, сделавший из завезенного англичанами контр-адмирала всероссийского Верховного правителя, как, впрочем, и уфимские соглашения, лишившие Сибирь независимости ради жертвенного спасения империи, были ошибками. Бесстрашные патриоты хотели вернуть Сибирскую республику, наивно полагая, что если они избавятся от диктатуры, то наступающие большевики согласятся сесть с ними за стол переговоров и признают, как они еще полгода назад обещали союзникам, суверенитет Сибири. Но ужасы Гражданской войны не изменили идеологов большевизма, и даже напротив – сделали их еще более жестокими и коварными. Давать невыполнимые обещания они были мастерами еще до октябрьского переворота, а добивать поверженного противника их научила война. И вовсе не вина, а беда сибирских повстанцев, что они, избавившись от одной диктатуры, не сумели противостоять наступлению другой, как показало время, более страшной и кровавой. Они не достойны порицания, как предатели, переметнувшиеся к врагу, им можно только посочувствовать. Безжалостное время разбило их прекрасные идеалы. Горячо любимая ими Сибирь в скором времени была превращена в еще худшую каторгу, чем была при царях. Такая вот гримаса истории.

Итак, власть правительства в новой столице – Иркутске – пала. От штаба союзных войск чехословацким подразделениям в Нижнеудинске пришли новые инструкции. Их огласил майор Новак, ставший для нас чуть ли не родным за две недели переговоров.

– Пропуск поездов и даже одного поезда с вооруженными людьми невозможен. Относительно эшелона с ценностями будут даны дополнительные указания. Если адмирал желает, то он может быть вывезен из Сибири в одном вагоне под охраной чехословацких войск.

Колчак тихо возразил:

– Но мой конвой насчитывает свыше пятисот человек. Неужели я должен бросить их на растерзание толпы? Об их судьбе ваши верховные комиссары не подумали. Я лучше разделю участь со своими подчиненными, какой бы страшной она ни была, чем сбегу один. Так и передайте своему начальству, господин майор.

Новак учтиво откланялся и скрылся в морозной мгле.

Едва за чехом захлопнулась металлическая дверь, как в адмиральском салон-вагоне началось бурное обсуждение ситуации. Благо, все офицеры и старшие чиновники находились уже здесь и своими ушами слышали новый ультиматум союзников.

Первым высказался премьер-министр:

– Войскам атамана Семёнова пришлось бесславно отступить из Иркутска. Его казаки в очередной раз оказали нам медвежью услугу. На пароходе при переправе через Байкал они учинили расправу над арестантами иркутской тюрьмы, которых захватили с собой. Их связывали веревками попарно, оглушали колотушками и сбрасывали в воду. Хоть бы над большевиками издевались! Так нет же! Нахватали, как всегда, первых попавшихся, чтобы выместить на них свою злобу. А среди них оказались и эсеры, и меньшевики, и даже первые члены Западно-Сибирского комиссариата, с которого и началось Омское правительство. После этого дикого избиения общественное мнение окончательно отвернулось от нас…

– Да перестанете вы когда-нибудь носиться с этим общественным мнением! – Колчак резко оборвал Полыхаева и спросил у начальника своего походного штаба, есть ли сведения от генерала Каппеля.

– Никак нет, ваше высокопревосходительство. С ним нет никакой связи!

Адмирал до хруста заломил пальцы.

– Значит, мы в мышеловке. Сзади – красные, впереди – новая демократическая власть, которая нас тоже не пощадит, – заключил он. – Как из нее выбраться? Ваши предложения, господа.

И хотя я никогда не был большим поклонником адмирала, но крови его никак не желал. Ее и так уже пролились реки на сибирской земле.

– В «Очерках Северо-Западной Монголии» Потаниным хорошо описаны эти места, – начал я издалека. – Там упоминается о заброшенном старом тракте длиной в 250 верст, который ведет отсюда до границы с Монголией. Правда, через Восточные Саяны высокие перевалы. Они зимой едва ли проходимы. Но и после них путь до монгольской столицы Урги[186] будет пролегать по гористой местности…

Колчак прервал меня:

– Так что же вы раньше молчали, Коршунов? Разве меня, полярного исследователя, могут испугать трудности перехода, заснеженные перевалы, мороз и ветер? Это же ведь счастье – преодолевать природные трудности! Вновь почувствовать себя молодым, испытать себя на прочность. Стихии противостоять проще, чем людям.

Адмирал распорядился собрать весь конвой. Стоя на подножке вагона, без шапки, с горящими глазами, он старался перекричать завывания вьюги: