Сибирская трагедия

– Я не еду в Иркутск, не хочу полагаться на милость союзников. А остаюсь здесь. И мы с вами, мои верные соратники, будем готовить новый поход. В Монголию! Кто сомневается, может уйти. Я никого не неволю. А кто верит в меня и хочет разделить со мной мою судьбу, пусть останется. Я предоставляю каждому свободу выбора!..

В жизни этого сильного, неординарного человека, пожалуй, не было дня горше, чем этот. Он еще продолжал говорить, а толпа стала редеть. Солдаты начали разбредаться в разные стороны. И через минуту-другую из пятисот человек перед вагоном осталось не более десятка.

– Эх, ваше высокопревосходительство, не надо было вводить солдат в искушение. Получили бы приказ, пошли б без разговоров, – попрекнул адмирала кто-то из штабных генералов.

Но Колчак ему не ответил. Он продолжал смотреть в темноту, куда за чехословацкое оцепление ушли его солдаты, и его коротко постриженные волосы седели буквально на глазах.

Но это было только началом его разочарования в людях. Решено было идти с одними офицерами, хотя теперь отход становился гораздо опаснее. Наверняка противник будет преследовать отряд. И когда в штабе старшие офицеры получали последние инструкции и уже собирались расходиться, чтобы рано утром выступить в сторону Монголии, неожиданно один моряк обратился к адмиралу:

– Ваше высокопревосходительство, ведь союзники соглашаются вас вывезти?

Колчак утвердительно кивнул.

– Так почему бы вам, ваше высокопревосходительство, не уехать в вагоне? А нам без вас гораздо легче будет уйти. За нами одними никто гнаться не станет. Да и для вас так будет легче и удобнее.

Верховный правитель побледнел. От кого-кого, а от морского офицера он не ожидал такого удара.

– Значит, и вы меня бросаете?

– Никак нет. Если прикажете, мы пойдем с вами.

Адмирал задумался, а потом громко объявил:

– Совещание закончено. Каждый волен поступать, как ему велит его совесть.

Офицеры разошлись. Колчак упал в кресло и с горечью произнес:

– Все меня бросили. Делать нечего, надо ехать.

А потом помолчал и прибавил:

– Продадут меня эти союзнички.

Адмиралу был предоставлен вагон второго класса, в котором с трудом разместились шестьдесят человек – генералы, верные офицеры и чиновники. В каждом купе ехало по восемь-десять штатских и военных. Спали на верхних полках по очереди. Одно купе целиком занял Колчак вместе с Анной Васильевной. Вагон разукрасили флагами Великобритании, США, Франции, Чехословакии и Японии и прицепили в конец чешского состава. Следом под совместной охраной – русской и чехословацкой – шел эшелон с золотым запасом империи.

На всех станциях к вагону ломились вооруженные люди, требуя выдачи Колчака, но чехам удавалось сдерживать их натиск.

А вот и Черемхово. Я надел пальто, шапку и вышел в тамбур. Дальше наши дороги с Колчаком и Полыхаевым расходились. Я поставил в известность министра-председателя о своем уходе, и он не стал удерживать меня, а только безразлично махнул рукой, мол, поступай как знаешь.

Те же злые и черные люди, как и на предыдущих станциях. Как и черносотенцы в 1905 году. Почему они всегда и везде, при любой бойне, неважно под какими лозунгами она началась, в первых рядах? Порода что ль такая особенная в роду человеческом? Питающаяся падалью? Они издалека чувствуют запах крови и, как гиены, собираются в стаи, чтобы легче было добивать умирающую жертву.

На второй путь подошел эшелон с золотом.

– Странно, – заметил провожавший меня офицер. – А где же наша охрана? Одни чехи.

Меня уже не интересовали интриги и хитросплетения вокруг золотого запаса, поэтому я попрощался и стал спускаться на перрон, но не успел коснуться замерзшей земли, как чьи-то крепкие руки подхватили меня и с силой затолкнули обратно в вагон.

– Куда прешь, сволочь? Драпать удумал, колчаковщин прихвостень? Не выйдет. Хозяину без тебя скучно будет помирать, – протянул высокорослый детина в черной путейской шинели и загоготал над собственной шуткой.

Он ловко, как цирковая обученная обезьяна, подтянулся на поручнях и запрыгнул в вагон. Висевшая у него на плече винтовка лязгнула о металлический пол. Следом за ним взобрались его товарищи. Они заполнили весь тамбур, затолкнув меня вовнутрь пассажирского отсека. От них воняло углем, потом и самогоном.

Услышав шум, из первого купе вывалились офицеры, и наставили дула своих револьверов на непрошеных гостей. Я оказался меж враждующими сторонами как раз на линии огня.

Рабочие, наткнувшись на сопротивление, остановились, перекрыв проход. Их командиру в кожаной тужурке пришлось с большим трудом пробраться во главу колонны. Он внезапно появился передо мной из‑за спины шутника-верзилы, и я опешил. Впрочем, он тоже.

Передо мной стоял мой прежний друг, а ныне самый лютый враг, отбивший у меня жену, Александр Чистяков.

– Ба! Какая встреча! – театрально протянул он, и его рука скользнула к кобуре.

Я тоже запустил свою ладонь во внутренний карман пальто и нащупал ребристую рукоятку револьвера.