Сибирская трагедия

Чтобы заполнить время перед чаем, хозяйка предложила гостям сыграть в лото, но не нашла поддержки. Тогда Иван Иннокентьевич, верно угадав общую потребность, сказал:

– А давайте, господа, каждый расскажет, какими судьбами он оказался здесь.

Всеобщее молчание бывший министр снабжения воспринял как согласие и начал рассказ первым.

Эмигрантские судьбы

И. И. Золотов

В смутные январские дни 1920 года, когда в Иркутске шли повальные аресты деятелей Омского правительства, я встал перед выбором: остаться на родине, отдавшись на милость победителей, или же эмигрировать на чужбину и попытаться начать там новую жизнь. Как ни старался я отыскать в большевистском царстве положительные черты, но ничего, кроме беспросветного рабства и беспрерывного угнетения человеческой личности, в их «светлом» будущем не видел. Потому мы с женой и решили обратиться за помощью к чехам, чтобы выехать на восток.

Они нам помогли. Прислали автомобиль к дому, привезли на станцию и в пассажирском вагоне четвертого класса, прицепленном к интендантскому эшелону, супруге и мне выделили по спальному месту. В нашем купе ехал еще чешский офицер с русской женой. Так что поговорить было с кем. Мне тоже выдали френч и брюки защитного цвета, в них я выглядел как настоящий чешский доброволец, а также сапоги, шапку и шинель. Нас приняли на полное довольствие. Кипяток, обед, ужин, консервы, чай, кофе, сахар, мыло и папиросы. В общем, мы получали все, что полагалось чешскому солдату.

Однажды красноармейцы хотели осмотреть наш вагон, но чехи их внутрь не пустили, заверив, что посторонних в нем нет.

До Харбина мы добирались больше двух месяцев. Наши гостеприимные спасители предлагали нам проследовать с ними дальше, до Владивостока, чтобы затем на пароходе отправиться в Европу, но мы с женой отказались и предпочли остаться в Китае, чтобы быть поближе к любимой Сибири, в надежде, что советская власть окажется недолговечной, и можно будет скоро вернуться на родину.

Мы сдали вещи в камеру хранения на вокзале и отправились на поиски дешевой гостиницы. Оказалось, что денег, которые у нас были при себе, хватает только на четыре дня проживания в самом захудалом номере. А еще надо было на что-то питаться!

Озабоченный своим нищенским положением, на следующее утро я отправился на поиски более дешевого жилья один. Но везде цены были еще выше, чем в нашей гостинице. Удрученный, я случайно зашел в Русско-Азиатский банк, чтобы отдохнуть на этом малом островке родины. И неожиданно встретил своего старого знакомого по Иркутску, когда-то занимавшего должность главного бухгалтера в Ленском золотопромышленном товариществе. Я поведал ему о своих проблемах, и земляк пригласил меня в гости. Он с женой и дочерью занимал целых пять комнат в благоустроенной квартире, аренду которой оплачивало Лензолото. А на следующий день они всей семьей уезжали отдыхать на море на все лето.

– Вы можете спокойно пожить здесь до самого сентября. Отопление, освещение и даже прислуга оплачены товариществом на год вперед. А к тому времени, глядишь, подыщете себе какую-нибудь работу, – предложил мне мой знакомый.

Я готов был расцеловать его от счастья и еще долго тряс ему руку в знак благодарности.

Так само провидение пошло нам навстречу в начале эмиграции и скрасило первые тяготы.

Затем я много ездил по Китаю в поисках хорошего места, но нигде ничего постоянного не нашел. До сих пор с женой перебиваемся случайными заработками и, как видите, проживаем в бесплатной квартире Русской духовной миссии.

Правда, возможно, к осени наша жизнь изменится. В Тяньцзине создается общественное коммерческое училище, и моя кандидатура рассматривается на должность его директора. Но это пока только прожекты.

– Хороши прожекты. Мне б такие! – позавидовал Пётр Васильевич и попрекнул своего бывшего министра: – Вы, Иван Иннокентьевич, можно сказать, еще хорошо устроились, а все равно прибедняетесь. У вас одних случайных заработков больше, чем у чиновника жалованья. Один только гонорар за книгу профессора Гинса о союзниках и Колчаке сколько составил? Молчите. Ну и правильно. Вам ли, голубчик, знать, что такое настоящая нищета! Это когда домой идти не хочется, потому что там жена с дочерью голодными сидят, а у тебя в кармане ни гроша. Когда доченька, моя ласточка, моя кровиночка, мечется в болезненном бреду, а ни врача вызвать, ни лекарств купить не на что.

Золотов покраснел. Ему было жаль бывшего премьера, но он не знал, как ему помочь. Ведь в том горестном положении, в каком оказалось семейство Муромских, была и доля вины самого Петра Васильевича. (Об этом мне поведал Иван Иннокентьевич по секрету, когда вечер откровений закончился.) Глава семьи не смог освоиться в изгнании. Никто его не сторонился, наоборот, многие пытались помочь, чем могли. И зачастую Пётр Васильевич получал высокооплачиваемую работу, только на ней долго не задерживался. И виной тому было его пристрастие к спиртному и азартным играм. Фортуна, похоже, окончательно отвернулась от Муромского. Он перестал выигрывать вообще, а его страсть к игре превратилась в манию.