Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова

«Пасмурный прохладный день. В машину садимся вчетвером: доктор с женой, тов. Н. и я. За рулем — Дмитрич, шофер группы. Шоссе Калган — Урга. Сорок миль — и перевал Дабан. Катим дальше. Сегодня кончается Китай и начнется Монголия. Степь, жарко. Скорость 50–60 миль в час. Ночуем у монгола в юрте. Столица Урга. 27 мая после обеда выезжаем. Переночевали в каком-то поселке. Выехали чуть свет. Поздно вечером доехали до Троицкосавска (Кяхта. — В. Г.). На другой день — Верхнеудинск. До отхода скорого поезда на Москву — два дня. Международный вагон.

Денисов

10 июля 1926

г. Москва».

Потянулись тоскливые дни лубянского сидения.

Сожалели ли Анненков и Денисов о добровольной смене свободы на заточение? Думаю, что нет, хотя минуты слабости, конечно, случались. Но они верили большевистскому слову и не сомневались, что им сохранят жизнь, более того, они даже надеялись, что их знания и умения будут востребованы.

Обоим оставалось жить чуть больше года…

Реакция

Долго сохранять в тайне арест такой значительной и известной в кругах эмиграции фигуры, как Анненков, было невозможно. Арест Анненкова всколыхнул эмиграцию, породил в ней различные толки и догадки. Она негодовала, обвиняя Фын Юйсяна в том, что он продался красным, однако не могла и предположить, что атаман уже далеко от Калгана, на подступах к монголо-российской границе. Даже тогда, когда сибирский экспресс уже мчал Анненкова в Москву и его обращение во ВЦИК о помиловании было опубликовано, мысль о том, что атаман уже давно в Советском Союзе, еще не приходила эмиграции в голову.

Белоэмигрантская газета «Новое шанхайское время» от 24 апреля 1926 года информировала: «Атаман Анненков арестован по приказу Фын Юйсяна, содержится в тюрьме. Письмо о помиловании, вероятно, написано под страхом смертной казни. Как первое, так и второе сообщение нами не проверены. Переходу атамана мы лично не верим. Письмами об атамане завалена редакция». Эффект взрыва произвело и обращение Анненкова к партизанам.

Газета «Шанхайская заря» от 25 апреля, недоумевая, писала:

«Появившееся известие о „переходе“ атамана Анненкова к большевикам, естественно, вызвало немало толков среди белых русских. Но, как теперь выясняется, совершенно ошеломляющее действие оказало это известие на партизан атамана Анненкова, находящихся в Шанхае. Никто не мог поверить правдоподобности его.

Анненков и большевики?

Умы всех знавших его никак не могли совместить эти два совершенно противоположных элемента. Для партизан атаман неизбежно ассоциировался с представлением о непримиримости к большевикам и, мало того, с понятием необходимости борьбы с ними. Человек, до самого последнего времени сохранивший чувство ненависти и брезгливости к власти убийц, грабителей и палачей русского народа. Таким он был, таким и остался. И понятны недоумение и растерянность при вести „о раскаянии атамана Анненкова“.

Перед каждым встал вопрос: как могло это случиться: Анненков не только в стане своих врагов, но и своих партизан зовет туда же! И, может, не у одного в душу заползла предательская мысль: не пора ли пересмотреть свои позиции по отношению к советской власти, не ведется ли там действительно творческая работа по воссозданию могущества России, не строят ли большевики, вопреки своему учению — вынужденные жизнью — национальную Россию, обновленную и возрожденную новыми идеями, новыми порывами творчества?

Многие партизаны не станут отрицать, что большое смущение внесли в их души как самый факт „раскаяния“ атамана Анненкова, так и его призыв возвращаться на Родину.

Целью настоящей статьи является стремление рассеять это смущение, помочь сделать правильные выводы из факта нахождения Анненкова в стане большевиков и его обращения.

Первое утверждение: атаман Борис Владимирович Анненков к большевикам не перешел. Он был насильно сдан красным ставленником маршала Фын Юйсяна — начальником его штаба — генерал-губернатором провинции Кансу [100], где атаман проживал последнее время.

Краткая история этого такова. После трехлетнего заключения в тюрьме в Урумчи (китайский Туркестан, провинция Синьцзян) Анненков переехал в соседнюю провинцию Кансу. Здесь он приобретает большие симпатии у генерал-губернатора, с которым заключает договор об улучшении породы лошадей. Всем известна прекрасная конюшня атамана Анненкова, которую ему удалось сохранить. Решив одновременно заняться и земледелием, Анненков выехал с этой целью к Тибету и обосновался в 100 милях от Ланьчжоу-фу. Все шло хорошо, пока провинция Кансу не стала подвластной маршалу Фын Юйсяну, который сразу назначил своего начальника штаба генерал-губернатором. Под влиянием директив советских частей в Китае и в Монголии, Фын приказал в декабре 1925 года арестовать Анненкова, предварительно предложив ему перейти к красным, на что атаман, по словам русских офицеров, ответил:

— Лучше расстреляйте меня здесь!