Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова

Первую партию выстроили в колонну и отправили вперед. В скором времени двинулась и вторая партия, в которой был и я.

Прошли мы немного, вдали показались камыши. Только мы стали подходить, как заметили трупы расстрелянных первой партии. Расстрел был сделан из пулемета, так как на всех трупах виднелись раны в груди. Пулеметов и пулеметчиков не было видно: они были спрятаны в камышах.

Мы начали разбегаться кто куда, и следовавший за нами отряд набросился на нас и начал рубить направо и налево. На меня один замахнулся шашкой. Здесь я потерял сознание…

Когда я очнулся, вокруг меня все было завалено трупами. Я ушел в деревню. В одной избушке старушка вымыла мне руку и перевязала. Пробыл я у нее двое суток.

Мне некуда было деваться, и я пошел обратно к Анненкову добровольцем.

Через этапную команду меня направили в 5-й полк. Всю дорогу у меня болел правый бок, но я пугался идти в лазарет.

Приехал в полк, и скоро полк пошел к китайской границе. Нас почему-то не пропустили в Китай, и наши части пошли обратно. Зимой мы молотили у крестьян хлеб и чистили арыки. Потом восстали и перешли к красным…

Личность и поведение этого маленького ростом, тщедушного, робкого, говорившего слабым голосом, постоянно пугливо озиравшегося свидетеля оставляли впечатление его невменяемости, и суд сразу понял это. И действительно, как можно оценить показания этого свидетеля, если они противоречили не только обвинительному заключению, по которому расстрел бригады был произведен в алакульских камышах и в районе реки Эмель, но и объективным данным. Елфимов неправильно называет даже расстояние от Уч-Арала до прибрежных камышей озера Алакуль, которое составляет около 110 километров и которое колонны обреченных не могли бы пройти даже за ночь. А ближе никаких камышей нет!

Если все-таки принять показания Елфимова о гибели бригады генерала Ярушина под пулеметами и казачьими шашками в алакульских камышах, то каких же 1500 солдат, указанных в обвинительном заключении, гнали на реку Эмель и забивали там суголами? Если допустить, что забитые на реке Эмель — ярушинцы первой группы, то тогда что за трупы видел Елфимов перед камышами? Елфимов показал, что после возвращения от китайской границы полк всю зиму 1920–1921 годов работал у крестьян на молотьбе хлеба и очистке арыков, а весной взбунтовался и перешел к красным. Но после вытеснения Анненкова в горы красные части заняли Уч-Арал, укрепление Бахты и другие приграничные населенные пункты. В этой обстановке возможность зимовки целого белого полка среди красных войск полностью исключается, и утверждение этого говорит о невменяемости или красного командования, или свидетеля Елфимова, что наиболее вероятно. Да и о какой вменяемости Елфимова, о какой вере его показаниям можно говорить, если тот даже путал, куда он был ранен: то говорил, что в руку, то в правый бок, а, вопреки крестьянским правилам молотить хлеб осенью, а чистить арыки весной, делает все это зимой.

Но суду нужно было спасать эпизод обвинительного заключения о расстреле бригады. Поэтому он, убедившись в невменяемости свидетеля Елфимова, его показания не исследует и, рассчитывая, что ему удастся получить хотя бы косвенные подтверждения расстрельного эпизода и спасти обвинение, сразу же берется за Анненкова:

Председатель:

— Вы, Анненков, подъезжали к генералу на лошади?

Анненков:

— Да, подъезжал!

Председатель:

— Какое распоряжение вы давали?

Анненков:

— Я отдал распоряжение относительно квартир!

Председатель:

— А другие распоряжения давали?

Анненков:

— Впоследствии скажу!

В диалог включается гособвинитель:

— Какие директивы вы дали на площади? Помните, вы обещали сказать!

Анненков встает, долго молчит и вдруг спрашивает:

— Разрешите спросить, а какие еще есть показания по этому делу?

Показаний не было, поэтому гособвинитель срывается:

— Это дело не меняет! Отвечайте!

Грубый оклик задел самолюбие Анненкова и его могло понести. Это почувствовала защита и пытается погасить конфликт.

— Анненков заботится, чтобы то, что он сейчас скажет, не узнали свидетели! — оправдывает его защита.

Пытается погасить конфликт и председатель суда. Явно имея в виду гособвинителя, он говорит:

— Анненков имеет право не отвечать! — и, обращаясь к Анненкову: — Вы будете отвечать?

Но Анненков уже выведен из себя и замкнулся:

— Нет!..

Естественно, этот отказ был расценен судом как жест, подтверждающий показания Елфимова, и он, успокоившись, переходит к допросу свидетелей по другим вопросам. Но суду все-таки пришлось вернуться к этому эпизоду. При допросе ранее служившего в 5-й дивизии и переведенного в артиллерийскую батарею дивизии Анненкова свидетеля Матаганова один из судей спросил:

— А не видели ли вы, свидетель, как производили расстрел солдат Ярушинской бригады?

— Видел, как их гнали с фронта в Уч-Арал, — ответил Матаганов. — У всех солдат такое настроение, что их ведут на расстрел. Возвращающиеся повозочники потом рассказывали, что их расстреляли где-то за Уч-Аралом.