Сибирская Вандея

Натренированная в бесконечных боях, вышколенная самсоновская банда, протарахтев бубнами, взяла с места размашистой рысью – исчезла.

Губин не выругался, не затопал ногами, он смотрел в поднятое копытами облако пыли, как смотрят вслед катафалку, увозящему покойника, слывшего при жизни богачом и вдруг оказавшегося банкротом…

Сказал Начарову:

– At, жулик!.. Вывернул шубу! Омманул. А мне не страшно!

– Казак, станишник! – вставил фельдфебель. – В германскую насмотрелся я на ихнего брата. Пограбить – первые, а как до боя – в кусты.

– Ладно. Сади всех наших в окопы. Баб отпусти… Цыганам объяви: если стрелять согласны – плачу серебром. Пулеметы-то проверил?

– Как часы. Почти новые пулеметы. Расчеты подобрал, нашлись способные. Патронов только мало.

– Знаю, что мало. Экономить!

– Сказывают, у попа Раева в соборе – пять ящиков.

– Слыхал и я.

– Мы было сунулись, но тот долгогривый на паперти с крестом встрел. Нет, грит, никаких патронов! Если храм божий оскверните – отлучу, грозится, от церкви!.. Мужики, понятное дело, не решились. Может, Ваське Жданову попа препоручить, Михал Дементьич?

– Брось! Не думай! Часу тогда не проживем – за попа нас на наших же вожжах удавят. Сам съезжу. Слепцова-прапора взял к себе?

– На левом фланге орудует.

– Выпимши?

– Тверезый. Боевой прапор, даром что молод.

– Ну, бывай, гвардеец… Воюй!.. Поехал я. Вечером приходи. Ночью-то коммуна не полезет, а с утра, пожалуй, жди гостей.

Губин повернул тарантас обратно.

По дороге шли вооруженные трехлинейками, дробовиками и берданками ратники-добровольцы. Шли вразброд, небольшими группами, с пьяным весельем горланили частушки. Губин, глядя на свое воинство, хмурился: шпана – не бойцы!

Ближе к селу стали попадаться мобилизованные. Эти несли пики, лопаты и топоры. Они, выгнанные из изб насильно, шагали молча и поглядывали в березняк – не худо бы смыться.

Под самой околицей встретились трое. Двя цыганенка, лет по пятнадцать, накинув петлю на шею, тащили к позициям костлявого, сутулого мужика лет сорока, облаченного в кургузый солдатский френчик с могучими британскими львами на кожаных пуговицах. Вместо левой ноги – деревяшка. Калека упирался и все норовил ткнуть костылем поводыря, но терял равновесие, валился на дорогу, а цыганята орали басами по-взрослому:

– Давай, давай!

– Подымась, уросливай!..

– Вставай, зануда!..

Губин проехал через Соборную площадь и слез с пролетки у дома протоиерея Раева. Вошел в гостиную, не сняв фуражки, рявкнул:

– Где Кузьма?!

Попадья бросилась в мужнюю половину, но протопоп сам вышел из кухни. Подняв над головой золоченый наперсный крест, возопил:

– Вон!.. Вон, святотатец!..

Губин снял фуражку, попятился:

– Чо ты, Кузьма Лександрыч?… Ить этта – я.

– Вон, спирит, исчадие тьмы!.. Изыди!..

Отец Раев вдохновенно запел: «Да воскреснет бог и расточатся врази его…»

На пение подоспели из трапезной пономарь и дьякон – мужики повыше самого Губина и в плечах – косая сажень.

Гость взмолился:

– Кузьма Лександрыч!.. Прости христа ради. Отец Кузьма!.. Патроны… Богом прошу… Патроны, отец…

Не допев псалма, Раев умолк… Опустил крест на грудь. С великой скорбью ответил:

– Изыди, Губин… Изыди, Каин, кровь заблудших попусту проливший… Изыди. Прокляну с амвона…

Дьякон легонько коснулся купца.

– Не беспокойте духовную особу, Михал Дементьич… Идите себе. Не мучайтесь и нас не искушайте… Нет у нас патронов. Сдали властям предержащим.

– Врешь!!! Слышите, синклит, жеребцы святые: тыща за ящик! Червоным золотом! Царским!.. Две тыщи!..

Протопоп взглянул на пономаря.

– Елизарий! Лезь на колокольню. Ударь набатом!.. Кричи прихожанам: в гордыне своей Мишка Губин, еретик и спирит, осквернить храм божий задумал!..

Губин пошел к выходу… Шатаясь, натыкаясь на косяки, точно слепой.

– Отцы, – обратился к меньшим братьям протопоп Раев, когда застучали колеса пролетки, – ящики из ризницы ночью свезите к старице Клавдие… Келейно… Завтра-послезавтра советские ироды займут городище сие беспутное… Сдадим адмиральское наследие в целости. Скажем, мол, сообщали товарищу Предтеченскому, а они не удосужились, а ныне усопли. – Отец Кузьма зевнул. – Губин, бес окаянный, что задумал!.. Не посчитался с церковным велением: не начинать до знамения… Казнись, пес!.. Ступай, Елизарий. Звони.

– Впрямь набат, отец Кузьма?…

– К вечерне звони… То я обмолвился…

От протопопа Михаил Дементьевич направился в кержацкий поселок. Ехал, еле шевеля вожжи…