Сибирская вендетта

Андрей уже поднимался по лестнице. И так странно было у него на душе! Вот он идёт по главному полицейскому зданию, и никто не догадывается, что у него на уме. Он и сам толком не знает, зачем ввязался в эту авантюру. Однако идёт с серьёзным видом, неспешно поднимается по мраморным ступенькам, будто его ожидают на научном симпозиуме. Вот уже и третий этаж остался позади. Надо было на что-то решаться. А лестницы широкие, медные перила так и блестят, ступеньки отполированы миллионами подошв давно уже умерших людей. А перила низковаты. Через такие перила удобно сигать с высоты вниз, на каменный пол, как это сделал однажды гражданин Савинков. Правда, это было в другом месте и очень и очень давно…

Андрей наконец поднялся на последний пятый этаж и пошёл по красной ковровой дорожке. Поплыли сбоку номера: 510, 509, 510, 509, 508… Ещё несколько метров, и он постучал костяшками пальцев в дверь, покрытую чем-то вроде дерматина.

— Войдите! — послышался громкий уверенный голос.

Андрей тронул пальцами дерматин и шагнул в открывшийся проём.

Знакомый кабинет. Вот и стол — тот же самый, и те же стулья рядышком стоят. И тот же человек находится в кабинете — майор Баранов. Он сидел, склонившись над столом, и что-то лихорадочно писал. На вошедшего даже не взглянул.

— Проходи, — отрывисто бросил, не поднимая головы.

Андрей плотно затворил дверь и крадучись пошёл вперёд, опустился на стул возле стола и стал смотреть на майора. Тот всё писал, всё строчил ручкой по бумаге. А на столе настоящий бедлам. Бумаги разлетелись веером, гнутые скрепки рассыпаны как зерно по земле, обломанные карандаши притаились в углублениях и траншеях, расхристанные папки с развязанными тесёмками там и тут… Не хватало только бутербродов с засохшей колбасой и гранёного стакана с остатками чая.

— Давай сюда повестку, — скомандовал майор и протянул левую руку, так и не подняв голову. Андрей вложил ему в пальцы бумажку и протяжно вздохнул.

Майор наконец перестал писать. Сунул заполненный каракулями лист в одну из папок, мельком глянул в повестку, быстро кивнул своим мыслям и сказал что-то вроде: «Угу». Лишь после этого поднял голову и посмотрел на Андрея. Глаза его застил туман. Соображал он туго, да и видно было, что голова занята совсем другим. Одним словом, в первую секунду он ничего не понял. Снова взял повестку и с минуту её рассматривал, шевеля губами и хмуря брови. Наконец отбросил её и отрывисто спросил:

— Ты кто такой?

В кабинете они были одни, но с внутренней стороны стола, под столешницей, имелась неприметная кнопка. Достаточно было нажать на неё указательным пальцем, и через тридцать секунд в кабинете будет полно народа. Всех сперва положат на пол (не исключая и хозяина кабинета). Потом кого-то поднимут, а кого-то будут возюкать и крутить по полу. Кому-то браслеты на руки наденут, а кому-то пиджак отряхнут от пыли и скажут в ухо несколько успокаивающих слов. Андрей про кнопку знал, а потому не спешил раскрывать карты. Не хотелось посвящать в столь деликатное дело посторонних. Он решил повалять немного дурака. Наклонился к столу и произнёс с многозначительным видом:

— Я — Науменко!

Майор не мигая смотрел на него. Кнопка была рядом, стоило только протянуть руку. Но что-то его останавливало. Посетитель не то чтобы пугал майора, но отчего-то разливалось по телу оцепенение, какое бывает у кроликов, когда на них смотрит огромный удав. Он и хотел что-нибудь сказать, но в голову ничего не шло. Язык во рту разбух и одеревенел. Забылись все слова. Артикуляция отсутствовала. Дыхание затмевалось. И мысли — путались! Майор сделал глотательное движение, отчего кадык прыгнул снизу вверх, затем спросил сиплым голосом:

— Гражданин, вы по какому делу проходите?

Андрей нехорошо улыбнулся и вдруг выдал:

— По мокрому!

Майор быстро опустил голову, потом также быстро поднял, прищурился, взял себя двумя пальцами за подбородок. Самообладание понемногу возвращалось к нему.

— Уважаемый, мне некогда тут шутки шутить. Я на службе.

— Я заметил. Вон сколько бумаг исписал. Ещё, поди, и не обедал.

Дзержинский со стены внимательно наблюдал эту сцену. В углу прямо на полу пылился гипсовый бюст Ленина — местами облупленный, но вполне узнаваемый. Шкафы стояли у стены. В шкафах всё дела, папки да бумажки. А в бумажках — судьбы людские.

Майор тем временем окончательно пришёл в себя. Он вдруг хлопнул ладонью по столу и воскликнул:

— Вы зачем сюда пришли?

Андрей посмотрел майору в глаза.

— Стало быть, не узнал. А ведь совсем недавно в этом кабинете мы имели с вами задушевную беседу. Так славно поговорили. Вы ещё обедом меня угостили. До чего же коротка память человеческая!

Майор напрягся, на лице его обозначилась тревога.

— Глотова помните? — резко спросил Андрей.

— Глотова… какого Глотова?

— Того самого, которого вы в декабре отправили в Ленинский изолятор, на Баумана. Неужто забыли? Трёх месяцев не прошло…

Майор впился в него взглядом. По лицу его разлилась бледность. Правая рука потянулась под стол. Андрей зорко следил за рукой.