Сибирская жуть-7

Сам по себе дом Машиной семьи в Балахтоне тоже оказался не совсем обычным строением. Не так легко найти деревенский деревянный дом, в котором, оставшись один, начинаешь чувствовать себя неуютно. А это был именно такой дом, и когда Маша просыпалась в нем одна, ей не хотелось полежать в кровати подольше. Ничего подобного! Не успев проснуться, девочка в темпе марша одевалась и выходила из дома. Даже завтракать на веранде, обратившись спиной и затылком к черному провалу двери, ей было очень неприятно.

Более того. В доме в трех комнатах было два подполья. Так вот, ни мама, ни Маша никогда не лазили в одно из подполий. А когда в него спускался папа, наверху сидела мама с запасной свечкой, и они все время переговаривались. Так что дом действовал явно не на одну маленькую Машу…

Второе подполье? А в него вообще никто никогда не спускался. В семье существовал негласный договор, что этого второго подполья как бы в доме и нет, и ни для чего его использовать нельзя. Потому что находилось это подполье в той комнате, где чувство жути давило сильнее всего и где домочадцы старались не задерживаться — даже взрослые.

На мой взгляд, эти эффекты могут возникать только в одном случае, и я прямо спрашиваю Машу:

— А вы в доме ничего не искали?

— Не-а… А что надо было поискать?

— Машенька, да тут же очевидно — кто-то лежит в вашем доме! То ли в одном, то ли в другом подполье! Скорее всего — во втором.

— Лежит? В смысле, покойник лежит?

— Он самый…

— Нет, мы не искали… Об этом и думать было бы неприятно. Но мне снилось…

— Ну-ка, ну-ка!

— Я тогда одна в домике ночевала, и мне снилось… Что отворяется подполье, и оттуда выходит такой черный, ходит по комнате. В этой комнате, где второй подпол, там даже днем неприятно, особенно если ставни закрыты. Вот мне снится, что там кто-то ходит. Я просыпаюсь, а ощущение, как будто там и правда кто-то ходит…

— Машенька, ты хотя бы понимаешь, с чем имеешь дело?

Маша пожимает плечами:

— Кто его знает…

— А когда построили дом? Кто в нем жил?

— Вроде какой-то купец… Он построил дом перед самой войной… в смысле, перед Первой мировой. А потом в доме много кто жил…

— А судьба купца? Кто у него был из домочадцев и жил в этом доме?

— Вроде племянник, и рассказывали, будто он ушел то ли к красным, то ли к кому-то еще, а потом пропал.

— Машенька, а тебе не приходила в голову такая вещь — что сначала он пропал, а потом уже появился слух, что он убежал к красным или там к другим бандитам?

— Ну откуда же я знаю!

— Маша, а во время Гражданской войны фронт проходил через Балахтон? Что тут вообще делалось в это время?

— Как будто сильных сражений, когда идет целая армия, не случилось, про них не помнят, но события были, потому что в самой деревне появились и белые, и красные. Мне рассказывали, кто из предков нынешних деревенских кого убил, кто был на чьей стороне. Но вот кто у кого убил, они помнят очень хорошо, а кто был в Красной армии, не так точно помнят.

— Тем более, это и не так важно… Получается, вполне мог появиться труп в подполе, верно?

— Мог…

Еще полчаса такого же содержательного разговора, и становится очевидно — в истории дома могло быть множество эпизодов, после которых в нем становится неуютно жить, и даже ясным утром одному оставаться в нем не хочется (особенно когда ставни прикрыты).

Способы лечения? Сначала надо оздороветь самому и научиться доверять собственным ощущениям. Потому что если взрослому здоровому человеку что-то не нравится в собственном доме — значит, что-то здесь не так… Не с человеком не так (если он взрослый и здоровый, то должно всегда и везде быть «так», а уж тем более дома), а с домом, и вообще с любым пространством, любым местом, из которого почему-то вдруг захотелось сбежать.

Беда в том, что современного человека так долго мурыжили чепухой про материалистическое понимание мира, так приучили считать любые идеи плохого места, сглаза или представления о загробной жизни предрассудками деревенщины, что большинство людей в это поверили. Тем более привык современный человек считать полнейшей чепухой любые неясные ощущения, томление духа и нежелание где-то находиться. Все это чупуха, бабство, дурь и вообще эмоции. А эмоции в этой системе ценностей полагается глубоко презирать, как что-то глубоко неполноценное.

В результате современный человек не доверяет себе, своим ощущениям; и если в каком-то месте у него что-то не так, ему легче предположить, что это с ним самим что-то не в порядке: заболел, крыша поплыла, сглупил, устал, и вообще непонятно почему разыгрались нервы. И, конечно же, пока человек ведет себя таким образом, он лечит не место, не дом.

Он не зовет священника; он не пытается выяснить, кто это из прежних хозяев остался в этом доме навсегда. Тем более, он ничего не ищет. Я понимаю — самому начинать раскопки в погребе, куда и днем по молчаливому согласию члены семьи не заходят, непросто. Ну так пригласить несколько человек! Сесть в комнате дружеской компанией и, передавая друг другу лопату, выяснить, наконец, некоторые вопросы.

Но чтобы начать лечить место, сначала надо излечиться самому.

Черная кошка