Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш

Б.Р. Рахимзянов полагает, что «к 1590-м гг. Сибирь более не являлась юртом Кучума, но скорее была московским владением. К этому моменту Москва приобрела как реальную силу, так и титульную возможность (? — В.Т.) "сделать его ханом в его бывшем юрте"». Царь Федор «уже мыслил Сибирь как свою». Эту трактовку событий казанский историк подкрепляет рядом аргументов: царское послание как «повеление», призыв к «службе» государю, предложение Кучуму ханствовать в пределах Сибири как российской территории[229]. Все это в целом резонные рассуждения. Однако, как будет показано ниже, официальное включение бывшего Сибирского юрта в состав подвластных царю земель произошло, вероятно, несколько позднее и отразилось в царском титуле.

Очевидно, одновременно с царским посланием сочинил свое письмо Абу-л-Xайр. С возвращавшимся домой сибирским посольством Мухаммеда 1593 г. (?) он уже направлял отцу грамоту с предложением, чтобы тот явился к государю сам или прислал в Москву одного из царевичей. Но ни того, ни другого хан не сделал. Теперь Абу-л-Xайр повторяет предложение «быти при его царском величестве» и, будучи удостоенным государева жалованья, жить на Руси или в Сибири. В дополнение к царскому посланию и ссылаясь на могущественного дьяка А.Я. Щелкалова — тогдашнего российского «канцлера», Абу-л-Xайр прельщал отца перспективой получить от самодержца города, волости и денежное жалованье «по твоему достоинству», подобно другим подданным царям и царевичам.

Письмо Кучума воеводам обнаруживает, с одной стороны, нежелание становиться московским подданным[230], с другой — готовность наладить мирные отношения («ныне попытаемся мириться — любо будет на конце лучше!»). Оно начинается с сомнения, имеют ли воеводы царскую санкцию на переговоры с ханом. И у них, и у «белого царя» хан просит «иртишского берегу», т. е. дозволения беспрепятственно проживать и кочевать в прииртышских степях. Затем следует «челобитье» о посылке Кучуму вьюка с лекарствами для больных глаз, который был конфискован русскими у направлявшегося к нему бухарского посольства. Хан упоминает о своих послах — неизвестном из других источников Сююндюке, побывавшем в Москве («белого царя очи видел»), и Бахтыуразе — том, который привез в Тару цитируемую грамоту. Перед завершающим заявлением о своем стремлении к миру он дает понять, что располагает силами для продолжения конфликта, если не удастся договориться: «А с ногаи есмя в соединеньи, и только с обеих сторон станем, и княжая казна шатнетца», т. е. возможны набеги на государевы владения с двух сторон, сибирцев и ногаев.

Не случайно П.И. Небольсин метко назвал этот документ смесью молений и угроз[231]. Анализ состояния Ногайской Орды на исходе XVI в.[232] показывает, что «соединенье» с ней, пожалуй, не смогло бы дать хану никаких преимуществ. В то время мангытская знать разделилась на враждующие группировки, возглавлявшиеся сыновьями покойных биев Дин-Ахмеда и Уруса. Эти группировки изготовились к схватке за власть. Надвигалась кровавая смута, которая началась в 1598 г. со страшной сечи на реке Сакмаре. В том бою полегло множество воинов с обеих сторон и сложил голову ногайский бий Ураз-Мухаммед — зять и давний союзник Кучума, в прошлом первый обладатель наместнического пнула тайбуги, привнесенного в Ногайскую Орду из Сибири. Это событие в историческом сознании окрестных тюркских пародов отложилось как глобальная катастрофа, начало исчезновения погаси с исторической арены — см. дастан «Ормамбет-бий», распространенный у ногайцев, казахов, каракалпаков и др.: «Когда умер Ормамбет-бий… Были разорены десять санов ногаев…». У поволжских татар эта фраза об Ормамбет-бие (Ураз-Мухаммеде) стала нарицательной для обозначения древнего общенародного бедствия и даже превратилась в пословицу[233]. Через год при неизвестных обстоятельствах погиб брат и преемник Ураз-Мухаммеда, бий Дин-Мухаммед. В Орде наступил период безвластия.

Русские власти были прекрасно осведомлены о начавшемся хаосе и кризисе среди ногаев. Именно этот исторический момент они решили использовать для окончательной расправы над Кучумом. Опасность нападения «кучумлян» на русские и татарские селения, угроза пленения ими тех, кто покидал пределы крепостных заслонов, все более подводила к военному и окончательному решению застарелой проблемы хана-«казака».

В конце июля или в начале августа 1598 г. младший воевода Тары Андрей Воейков во главе отряда из 700 русских служилых и 300 татар отправился в степь на поиски Кучума.