Сибирский кавалер (сборник)

– Ты непростой человек и знаешь даже больше нашего. Окольно идти – семь верст, а напрямик – все пятнадцать. Книга судеб не на земле, а на небе, буквы в ней постоянно меняются и читать их может только Бог. Спаси тебя Христос!

Кинул Григорий старцам кису с деньгами, а можно было купить на те деньги двух коней добрых. Старцы сказали:

– Спасибо тебе за щедрость, брат, мы дадим эти деньги на монастырь, самим-то уж ничего не надо. Мы за тебя помолимся, ты так и знай.

Григорий пошел потихоньку к своему дому, думая о том, каким бы он стал, если бы дожил до глубокой старости? О чем бы думал? Чем занимался бы? Он не мог представить себя стариком, когда не надо уже ни вина, ни женщин.

А через день Григорий сидел на островке, который образовали два рукава реки Ушайки, впадающие в реку Тому. Тут, в Бухарской слободе, было всего два дома, остальные – юрты. Два минарета торчали над слободой как два гигантских огурца. В одной из юрт говорил с Григорием именитый здешний гость: Абу-Али-Магомед-Ага-Ибн-Абдурахман-Салих-Саид.

Он взял зеленую дудку, заиграл на ней тягучую и странную мелодию, тотчас из дудки потекла зеленая струя. Старик направил эту струю так, чтобы наполнить плошки. И вот, подал Григорию плошку с зеленым чаем и уже раскуренный большой кальян. Сам он потянул дым из другого кальяна, запил чаем и сказал:

– О высокочтимейший из высокочтимых и прекраснейший из прекрасных. Ты горишь в моем сердце, как огонек на башне Томского города, ты звенишь в нем, как самый большой урусский колокол во дни ваших больших урусских праздников. Все, что есть в моем доме – твое, чего нет в моем доме, пусть со временем тоже станет твоим. Скажи, чтобы я умер ради тебя, и я тотчас зарежусь вот этим кинжалом! – при этих словах он показал Григорию кинжал, рукоять которого была из чистого золота и заканчивалась огромных размеров рубином.

Григорию хотелось ответить так: «Да, я хочу, чтобы ты сдох, собака, и чтобы все, что у тебя есть, стало моим. Но я знаю, что ты не зарежешься, даже если бы я тебя стал на коленях просить об этом. И ничего ты мне не дашь из своего дома, кроме этого зеленого чая, да еще дыма из твоего кальяна. У тебя, старого хитреца, зимой снега не выпросишь. Но я вовсе не собираюсь у тебя ничего просить. Чтоб у тебя на лбу выросло то, чем ты делал своих нечестивых детей!»

Но ничего подобного Григорий не сказал, а прижал по-восточному руку к сердцу и заговорил так:

– Среди россиян немало искуснейших звездочетов, факиров и предсказателей судьбы. Но я знаю, что их искусство ни в какое сравнение не может идти с твоим. Поэтому я здесь.

Григорий передал купцу кису со звякающими в ней ефимками.

– О, щедрейший из щедрых! – прижав руку к сердцу и непрестанно кланяясь, весело заговорил Абу-Али… (и так далее). – Если бы я не боялся обидеть достойнейшего из достойных, то никогда бы не посмел принять столь щедрый дар. Он так велик, что щедрость твоя непременно должна быть воспета стихами лучших поэтов полуденной и ночной стороны. Я хочу тебе рассказать об ослепительном, могущественнейшем и известнейшем на востоке и западе, мудрейшем из мудрых прорицателе, провидце, кудеснике и маге Керим-Гассан-Берды-Раззак-Юсуп-Аббасе…

– Ты лучше отведи меня к нему побыстрее, чтобы я сам смог убедиться во всех его достоинствах! – не очень вежливо прервал Григорий купца, ибо Плещееву вся эта пышная восточная болтовня стала уже надоедать.

Купец хлопнул в ладоши, два совершенно черных арапчонка в белых рубахах подошли и подняли сначала старца, а затем и Григория под руки с подушек, и пошли за ними, обмахивая их на ходу опахалами из страусиных перьев.

Через несколько минут они вошли все в темную юрту Керима-Гассана… (и так далее). В темноте посреди юрты тлел небольшой очаг, дым уходил в небо. В неверном свете костра Григорий не сразу разглядел стены юрты, где были развешаны черепа людей, сушеные крокодилы пустыни – вараны и что-то еще непонятное простому человеку.

Мудрец был черен, морщинист, одет был только в набедренную повязку, да на голове имел чалму. Он выслушал пришедших и сказал коротко:

– Я предсказываю судьбы в исключительных случаях. В последний раз я делал это сто двадцать три года назад в Шемархане. Это требует всех сил, общения, как с небом, так и с духами подземными. Но я вижу, что этому человеку необходимо мое искусство…

«Ври больше, – подумал Григорий, – ты заметил, что у меня оттопыривается кафтан. Ладно, я достану деньги, чтобы ты перестал переливать из пустого в порожнее и побыстрее принялся за дело».

Григорий брякнул кисой с серебром, подал ее магу. Тот сверкнул глазами, поспешно пряча серебро под ветхие махры. Затем сделал величественный жест:

– Мы должны остаться вдвоем!

Абу-Али (и так далее) поспешно удалился, пятясь и кланяясь. Мудрец пригласил Григория присесть на засаленные подушки. Затем подал гостю плошку с чаем:

– Пей!

«Всегда у них зеленый чай! – подумал мрачно Григорий. – Покормить небось не догадаются. Чай да сладкие слова на закуску…»