Сибирский рассказ. Выпуск I

Лиза поставила поднос и, отступив назад, потерла руки с таким видом, как будто сама сейчас возьмется за еду. Елена Сергеевна еле сдержала улыбку. Дмитрий Всеволодович нахмурился и, едва дождавшись ухода Лизы, сказал ужасно скрипучим голосом:

— Когда ты приведешь ее в порядок? Что у нее за жесты?

Елена Сергеевна внутренне вспыхнула, но ответила спокойно:

— Просто она себя неловко еще чувствует. Машинально у нее получается.

— Машинально! — повторил муж, бросая на стол салфетку. — Машинально черт тебе что можно сделать. Перед людьми стыдно.

— У меня нет времени еще и домработницу воспитывать, — резко сказала Елена Сергеевна. — И вообще, знаешь…

Лева, опустив глаза, обгрызал баранью косточку.

Муж и жена гневно смотрели друг на друга. Первым отвел глаза Дмитрий Всеволодович. Елена Сергеевна откинулась на спинку стула и, не скрываясь, вздохнула. Какие мелочи! Как все это противно! До этого ли ей сейчас?

Ей очень захотелось вскочить и уйти. Ей есть куда идти — в редакцию, к резкостям Кропилова, к трудностям и неприятностям, которые казались сейчас исцеляющими.

Странное настроение испытывала Елена Сергеевна в последующие дни, будто ее существо непримиримо раздвоилось.

Дома, сидя с детьми, она перебирала в памяти события редакционного дня, еще и еще раз вдумывалась в слова Кропилова, вслушивалась в интонации его голоса. Почему он сегодня говорил с ней спокойно и мягко? Не слишком ли равнодушно, не махнул ли окончательно на нее рукой?..

Однажды ночью Елене Сергеевне приснилось, что написала она великолепный очерк и напечатала его назло Кропилову в «Правде», и Кропилов жал ей руку, Левиными словами говорил комплименты, смотрел влюбленно… Потом как-то сместились фигуры Валентина Петровича и Левы, — и оказалось, что руку ей пожимает Лева, а Кропилов куда-то исчез… И ей хотелось плакать.

Наверное, она начала всхлипывать по-настоящему, потому что муж встревоженно разбудил ее. Она лежала и боязливо думала — не сказала ли чего вслух, не разгадал ли муж ее сна?

А на работе ее тянуло домой. Было до боли жалко детей. Пускай они и раньше днем были в садике, все равно Елена Сергеевна тогда непрерывно думала о них и делала для них, прибирала постельки, складывала игрушки, готовила что-нибудь вкусное на ужин, представляя, как она будет кормить их, мыть, укладывать спать… А теперь она не может все отдать Галинке и Вите, какая-то большая часть души уже не принадлежит им…

Все оказалось гораздо тяжелей и неблагодарней.

На очередной редакционной летучке выступала Вера Павловна, маленькая, худенькая женщина с поблекшим лицом. Говорила она остро, иногда желчно и часто посматривала на редактора. Услышав свое имя, Елена Сергеевна почувствовала, как у нее внутри что-то опустилось под холодной тяжестью: вот и о ней ввернет ехидное словцо.

Но Вера Павловна говорила приятные вещи: от первой заметочки, которую принесла товарищ Сташкова год назад, до последних ее материалов — виден рост.

Елена Сергеевна сидела порозовевшая, с потупленными глазами, и ей казалось, что грудь у нее поднимается слишком часто и высоко — и все это замечают. Она исподтишка взглянула на Кропилова, приподняв ресницы. Тот перелистывал подшивку, будто вообще не слышал слов начальника отдела писем… Что ж он молчит? Хоть бы кивнул утвердительно, ведь правду сказала Вера Павловна…

Затем Вера Павловна обрушилась на Ложкина: пришло письмо, где читатели протестуют против искажения фактов.

Елена Сергеевна сидела на диване рядом с толстым Степаном и искоса наблюдала, как он то крутил головой, то хлопал себя по коленям и, наконец, не вытерпев, выкрикнул:

— В кабинете сидеть — не ездить: все гладко!

Раздался предупреждающий голос редактора:

— Ложкин!

Елена Сергеевна с неприязнью подумала о Кропилове: «Поддержать похвалу не хочет, а поругать кого-нибудь всегда готов».

Вера Павловна почувствовала поддержку Кропилова:

— Глупая реплика. У каждого свое дело. А за искажение фактов снимают с работы.

Ложкин рывком выдвинулся на край дивана, уперся руками в колени и сипловатым голосом сказал:

— Откуда меня снимете? Ложкина из журналистики не выкинешь.

— Да ты слушай, — пробурчал Кропилов. — Чего злишься? Ведь правильно говорят.

Ложкин снова втиснулся между соседями. Елена Сергеевна увидела у него на лбу тяжелые росинки пота. Ей стало жалко Степана. Она спросила сочувственным шепотом:

— Как это у вас получилось?

— Черт его знает, — жалобно прошептал Ложкин. — На слово поверил… Бывает. Спешил.

Летучка кончилась.

— Ложкин, прошу остаться, — сказал редактор, и Степан круто повернулся в дверях.

Сухой голос не предвещал ничего хорошего. Елена Сергеевна отправилась к себе и принялась за работу.

Ложкин так и не вернулся. Елена Сергеевна, собравшись обедать, вышла в коридор и увидела его вместе с Кропиловым у дверей редакторского кабинета. Степан стоял красный и измученный. Редактор улыбнулся, взял его за плечи и сказал:

— Ну, ладно, пошли обедать. — Заметив Елену Сергеевну, он крикнул: — И вы с нами за компанию.

— Сейчас, фуражку возьму, — ответил Степан и пошел по коридору.