СИБИРСКИЙ РОБИНЗОН

Честно говоря, пять тысяч шагов я так и не осилил. Я жутко устал, разболелась поясница, а ноги промокли и замерзли. Пройдя три тысячи шагов и сжимая в ладони три толстых ветки, я остановился около могучего дерева, единственной опоры, к которой мог прислониться, чтобы передохнуть. Дерево стояло в окружении других деревьев, поэтому здесь не чувствовался ветер, и снега было значительно меньше, а около самого ствола не было вовсе.

Голодные мысли были безрадостны и злы. Но особенно меня изводила зубная боль. Стоило холодному ветру попасть в рот, как обнаженные нервы острой болью, словно шпагами, пронизывали тело, заставляя стонать и морщиться; да и ноги, которые постоянно находились в холоде, вносили свою лепту в пытку. Чтобы хоть как-то заглушить боль, я постоянно громко стонал и подвывал.

«Прямо как поляк-интервент в костромском лесу, — думал я, — забрел в чёртовскую даль. Нечего и думать, что я пройду эти пять тысяч шагов. Еще максимум тысяча — и нужно будет поворачивать, иначе заблужусь в темноте… Я иду больше трех часов, а часа через два начнет темнеть… Замерзнуть в кромешной темноте! Нет уж! Вперед!.. Боже мой, да сколько же они будут ныть? Я, видать, умру не от холода и голода, а от зубной боли!»

Подкрепившись ромом, я пошел дальше, а, пройдя семьсот шагов, плюнул в сердцах и повернул, теперь мне следовало идти обратно, перпендикулярно реке.

«Надеюсь, я не промахнусь. Иначе уже ночью придется идти вдоль берега и искать свой «хвост», — подумал я.

Осмотревшись, я не увидел ничего нового, кроме снежного покрывала, пробитого серыми стволами деревьев. Вздохнув, я пошёл дальше. Я шёл, шёл, шёл и шёл.

Я так устал, что совсем потерял интерес к окружающей меня тайге, только изредка, для порядка, осматривался по сторонам, а большую часть оставшегося пути глядел себе под ноги. Мне уже не о чем не думалось, в голове было пусто, как в холодильнике перед зарплатой, я просто тупо брёл по лесу. И вдруг заметил небольшие следы на снегу. Совсем недавно, может быть, несколько минут назад, здесь пробежала зверушка. Я не следопыт, и почти ничего не помнил из зоологии, но после немногочисленных предположений и догадок я пришел к выводу, что этим зверем могла быть лиса. В общем-то, ничего незначащее событие, почему-то придало мне силы, и я уверенней продолжил свой путь.

Ближе к вечеру погода окончательно испортилась. Снег посыпал ещё сильнее, а ветер резко усилился, иногда его порывы были такими, что не было никакой возможности идти дальше и приходилось прятаться за каким-нибудь деревом. Начинался буран. Порывы ветра были не только очень сильными, но и коварными, напоминая ночного грабителя, неожиданно выскакивающего из темноты и бьющего по кумполу незадачливого прохожего. Не один раз ветер резко бил в грудь и валил меня в снег, он был такой сильный, что я не мог сразу встать, а моя плотная куртка начинала вздуваться, отчего я становился еще более неуклюжим, как надутая воздухом лягушка. Вдобавок ко всему снег постоянно налипал на лицо, забивая глаза и нос.

К моей радости оказалось, что я почти не ошибся в расчетах. Еще когда я переходил реку, заметил поваленную в воду березу, которая и послужила мне ориентиром.

Если бы можно было себя утешить только одной мыслью, что отрицательный результат тоже результат, то я был бы рад возвращению, однако сломанные зубы не давали покоя. От промозглого холода боль стала совсем нестерпимой, она буквально сводила меня с ума. Голод и усталость подхлестывали её. Одни испытывают тупую боль, другие — острую. У меня же было нечто невообразимое и жестокое.

Судьбе-злодейке было угодно сделать мне очередную подножку и дать испить до конца чашу сегодняшних испытаний. В полумраке переходя реку, я умудрился оступиться на камне. Ноги тут же разбежались в разные стороны, и я кувыркнулся прямехонько в воду. Хорошо, что упал на мелководье. Острая боль в поврежденной руке и ледяная вода, словно это вовсе не вода, а жгучая жидкость для выведения бородавок, заставили меня моментально выскочить, почти выпрыгнуть из реки. Отчаянный вой огласил тайгу. Выбравшись из воды, я из последних сил добрался до своей конуры.

Сидя весь мокрый в тесной кабинке, я чувствовал, что в ней немного теплее, чем снаружи. Какой же я молодец! Не зря значит, старался, когда делал крышу.

На ужин я выделил себе кусочек размятого в руке сникерса и глоток рома. Приложив к нёбу шоколадку, я осторожно начал разминать ее языком. Получалось сравнительно неплохо. Понемногу образовывалась сладковатая масса, которую я проглатывал, при этом стараясь не задеть обнаженные нервы сломанных зубов. Это мне удавалось не всегда, поэтому время от времени мое обиталище оглашалось диким воем…

Еда и питье даже в незначительных количествах помогли мне справиться с ознобом. Хотя время от времени меня колотило дрожью и терзали разные мысли…