Сибирский роман

— Она побежит за тобой по следу как волк. — Люпин вытер рот. — Она тебя любит. И любит сильнее, чем стоило бы! Почему? Я не знаю. Разве можно понять женскую душу?

— При этом она относится ко мне, как к шелудивому псу. — Мушков прислонился к скале и уставился в ночное небо. — А что ты обо мне думаешь?

— Хочешь услышать правду? — осторожно спросил Люпин.

— Я спас Марине жизнь.

— И за это я мог бы тебя обнять! Но скольких женщин ты убил и опозорил?

— Если честно, ни одной!

— Ты лжёшь, Иван Матвеевич!

— Я не убил ни одной женщины! Разве что какая-нибудь умерла от любви.

— Любовь казака подобна смерти! — спокойно ответил Люпин.

— Я не такой, отец. Во время сражения... разве можно не убивать, если не хочешь стать покойником? Но если я овладевал женщиной, клянусь тебе, старик, я относился к ней, как к голубке!

— Голубям тоже сворачивают головы! — смело сказал Люпин.

— Только не Мушков! Ах, Александр Григорьевич... — Иван вздохнул и откусил кусок лепёшки. — Когда я прикасаюсь к женщине, то сам стыжусь своей нежности. Но всё это ничто по сравнению с тем, что я чувствую, когда смотрю на Мариночку! Нужно найти выход. Ей нельзя ехать в Сибирь.

Они поговорили о своей общей проблеме, не замечая, что Марина лежала позади них, за камнями, и всё слышала. Она не пошевелилась, когда они встали, взвалили на плечи большие камни и поплелись к строящемуся валу. Только когда они исчезли из вида в темноте, Марина встала и, сделав крюк, вернулась к кострам.

Она уселась рядом с Ермаком, который жевал жареное мясо, и тоже отрезала себе кусок солёной свиной грудинки.

— Я думаю, Мушков мне завидует! — неожиданно сказала она.

Ермак поморщился. Никому не нравится слушать что-то плохое о лучшем друге.

— С чего ты так решил? — спросил он.

Сок жаркого капал с уголков его губ.

— С тех пор как я стал твоим ординарцем, он иногда смотрит на меня, словно хочет убить.

— Он никогда не сделает этого, — засмеялся Ермак.

— Правда? — Марина уставилась на Ермака. Её сердце внезапно забилось, в голове застучала кровь. Ей стало не по себе.

— Он сам так сказал! «Мне следовало спалить парнишку ещё в Новой Опочке!» сказал он мне однажды. « Боже мой, как меня достали заботы о нём». И я ответил: «Сам вижу, Иван. У мальчишки в три раза больше мозгов, чем у тебя, и это тебя раздражает!» И что ответил мой лучший друг? «Ха, был бы он девушкой, уж я бы с ним справился! Но он же просто бесёнок!».

Ермак посмотрел на Марину и снова засмеялся жирными губами.

— Иван не завистлив. Сам посуди! Ты так хорош, что однажды он может забыть, что ты юноша! Он становится всё более странным. Подождём, пока доберёмся до Туры или Тобола, а там найдём для него татарку и заставим заниматься с ней любовью на наших глазах! Это его вылечит...

— Наверняка, Ермак Тимофеевич!

Марина продолжала задумчиво жевать. Её хорошо задуманная женская хитрость, чтобы очернить Мушкова перед Ермаком и тем самым помешать отправить её назад вместе с отцом, как оказалось, привела к противоположному результату. Если Ермак сказал, что хочет найти для Мушкова татарку, он так и поступит, а ей придётся смотреть! Теперь не было другого выхода, придётся это пережить.

Впервые она почувствовала, что не желает, чтобы у Мушкова появилась другая женщина, хотя сама ещё не стала его. «Почему я так люблю его, почему? Обычный чурбан, обычный мужик, обычный бабник. Почему?»

На третий день, покинув Чусовую и пройдя по старому сибирскому пути, ужасной тропе, по которой, согласно легенде, могли пройти только священники, потому что умели противостоять дьяволу, казаки увидели перед собой реку Жеравле. Вокруг простиралась каменистая пустыня, а повстречавшихся местных жителей, безобидных вогулов, казаки просто ограбили, разрушили хижины, и попользовались их женщинами Потом двинулись дальше.

Поход был трудным. Каждая команда струга несла лодку на плечах по бесконечным скалам, через ущелья, мимо пропастей... со стонами, но выдерживая шаг, потому что каждое покачивание было опасным. Они тащили широкие струги через Урал многие часы и дни, в две смены, без жалоб, обливаясь потом. Ермак тоже тащил струг вместе со всеми, что служило остальным примером. Пока он идёт по скалам, другие тоже должны. Даже священники кряхтели, но тащили струги; Ермак не терпел никаких исключений. Кто хотел попасть в Сибирь, должен был тащить лодку. Молились вечерами или во время передышек.

Несмотря на трудности, всё обошлось хорошо. Никого не убили, потому что местные жители не сопротивлялось. Травмы, обычно синяки, ссадины или натёртые до крови ноги, по вечерам лечили мазями и растительными припарками. И тут снова проявилось умение старика Люпина. Он знал хорошие средства для ухода за лошадьми, а каждый казак считал — что хорошо для лошади, то полезно и для человека.

Так что Люпин готовил жутко вонючие мази, но они помогали. Он использовал всякую зелень, от мха до болотной тины. То, что никто из его пациентов не умер от заражения крови, говорило о крепком здоровье казаков.