Сиддхартха

He put his limbs back under control, bowed to his father, and went to his mother to do as his father had said.	Но он овладел своими членами, поклонился отцу и пошел к матери, как велел ему отец.
As he slowly left on stiff legs in the first light of day the still quiet town, a shadow rose near the last hut, who had crouched there, and joined the pilgrim-Govinda.	Когда при первых утренних лучах, медленно, онемевшими ногами, он покидал еще спящий город, у последней хижины поднялась какая-то съежившаяся фигура и присоединилась к страннику. Это был Говинда.
"You have come," said Siddhartha and smiled.	-Ты пришел! - сказал Сиддхартха и улыбнулся.
"I have come," said Govinda.	- Я пришел, - сказал Говинда.
WITH THE SAMANAS	У САМАН
In the evening of this day they caught up with the ascetics, the skinny Samanas, and offered them their companionship and-obedience.	Вечером того же дня юноши догнали высохших аскетов-саман и выразили свое желание стать их спутниками и учениками.
They were accepted.	Саманы согласились.
Siddhartha gave his garments to a poor Brahman in the street.	Сиддхартха подарил свое платье бедному встреченному по дороге брахману.
He wore nothing more than the loincloth and the earth-coloured, unsown cloak.	Теперь он имел на себе только повязку вокруг чресел и кусок материи без швов, землистого цвета, служивший ему плащом.
He ate only once a day, and never something cooked.	Пишу он принимал только раз в день и притом лишь такую, которая не была приготовлена на огне.
He fasted for fifteen days.	Он постился пятнадцать дней подряд.
He fasted for twenty-eight days.	Постился двадцать восемь дней.
The flesh waned from his thighs and cheeks.	Тело его исхудало, щеки обтянулись.
Feverish dreams flickered from his enlarged eyes, long nails grew slowly on his parched fingers and a dry, shaggy beard grew on his chin.	Знойные грозы горели в его ставших огромными глазах. На высохших пальцах выросли длинные ногти, подбородок оброс сухой, всклокоченной бородой.
His glance turned to ice when he encountered women; his mouth twitched with contempt, when he walked through a city of nicely dressed people.	Ледяным становился его взгляд, когда он встречал женщин; уста кривились презрением, когда он проходил через город с нарядно одетыми людьми.
He saw merchants trading, princes hunting, mourners wailing for their dead, whores offering themselves, physicians trying to help the sick, priests determining the most suitable day for seeding, lovers loving, mothers nursing their children-and all of this was not worthy of one look from his eye, it all lied, it all stank, it all stank of lies, it all pretended to be meaningful and joyful and beautiful, and it all was just concealed putrefaction.	Он видел, как торговали купцы, как отправлялись на охоту князья, как родственники оплакивали своих покойников; видел непотребных женщин, предлагающих свои ласки, врачей, хлопочущих у ложа больных, жрецов, назначающих день посева; видел обменивающихся ласками влюбленных, кормящих грудью матерей. Но все это казалось ему не стоящим его взгляда, все это была ложь, смрад, от всего смердело ложью, все имело только видимость смысла, счастья, красоты, на самом же деле было несознаваемым тленом.
The world tasted bitter.	Горечью отзывалось все в мире.
Life was torture.	Мукой была вся жизнь.