Сиделка

— Милана чувствует себя брошенной и никому не нужной, — продолжала свой разговор женщина, вбивая в мой гроб слишком много гвоздей, беспощадно разнося в пух и прах мою теорию воспитания, которой, по сути, и не было. — Она совершенно одна как в своих мыслях, так и по жизни. На всех рисунках и тестах держит между вами и собой дистанция, утверждая, что мешает вам работать — всегда!

И это правда…

Чтобы подняться на уровень, с которого сложно будет упасть, я действительно только и делал, что работал с утра до поздней ночи, лишал ребенка внимания и разговоров перед сном, прогонял, когда она появлялась на пороге кабинета со своим извечным зайцем, которого таскала везде. Еще бы, ведь эту игрушку я подарил ей, когда нашел время и сводил в парк. А она помнит только этот момент в свое жизни, и те дорогие куклы, живущие во дворцах, кареты и прочая девчачья ерунда ей не нужна.

Евгения говорила много, не стеснялась в выражениях и все показывала и показывала работы дочери, зачитывала ответы и буквально била наотмашь всем этим.

— Но у нас есть шанс, что реабилитация пройдет быстро и успешно, хотя работать мы будем очень активно, ведь новые душевные болячки накладываются на старые, как листы бумаги. И содрать их будет очень сложно, но возможно, если рядом будет нужный человек.

Я ждал, когда она продолжит, приблизительно понимая, в какую сторону клонит женщина.

— Милана держится за Альбину как за спасательный круг, — подтвердила догадку женщина, — она ей чуть в рот не заглядывает, постоянно к ней тянется и называет своим другом. У нас есть человек, который всеми возможными способами и силами будет помогать вашей дочери встать на ноги.

Я даже выдохнул, когда понял, что угадал с этой забитой и перепуганной девушкой с огромными проблемами за плечами. Как она умудрялась жить с этим грузом, да еще и улыбаться, не знал, но могу сказать точно, таких несгибаемых людей я уважал!

— Но меня беспокоит ваша бывшая жена, — неожиданно завершил психолог, откинувшись на спинку стула и смерив меня строгим взглядом, — она пагубно влияет на ребенка, поэтому общение должно быть сведено до минимума, а лучше вообще прекратить.

Вот тогда я и понял, что Марта каким-то странным и чудесным образом вернулась в город и теперь пыталась попасть к ребенку, которого бросила. Что ей было нужно, понять просто, но уж точно в ней не проснулась материнская любовь. Эта лживая тварь даже не позвонила, когда по всем каналам мелькали кадры страшной аварии, и лицо нашего окровавленного с ног до головы ребенка попало в объектив. Она до последнего делала вид, что ничего не знает, и не верила ни слухам, ни звонкам. Милана, конечно, с матерью общалась, но исключительно по телефону и только тогда, когда сама Марта вспоминала о девочке. Первое время моя дочка спрашивала про маму, смотрела фотографии со свадьбы, трогала пальчиком ее лицо и долго беззвучно плакала. Но однажды я нашел все фотографии изрезанными, на них был только я и мои родные, несколько друзей, но больше никого. Ни на единой фотографии не осталось клочка с белым свадебным платьем, все было отправлено в мусорное ведро. С тех пор разговоры про маму в нашем доме стали минимальными, если совсем не пропали. Даже после того, как Марта вспоминала про ребенка и звонила ей, что-то щебеча в трубку, дочка никак на нее не реагировала. Иногда казалось, что Мила даже не слушала, что ей рассказывали.

— Я вас понял, — только и смог ответить, понимая, что теперь придется ставить рядом с дверью палаты своего человека, который мало того, что будет следить за дочкой и ее безопасностью, так еще и покупать то, что попросит сиделка. Хотя, какая она сиделка? Девчонка, самая настоящая — маленькая, худая до невозможности, но с красивыми бездонными глазами.

Мы, конечно, много о чем разговаривали, но почему-то мне запомнилось только то, что я плохой отец. Нет, так открыто мне, конечно, никто не сказал, но на ошибки указали. Я бы даже сказал, меня в них лицом впечатали, чтобы проникся, рассказали о последствиях, которые не заставят себя долго ждать, и разрешили уйти по своим важным «отцовским» делам. Да, после такого мощного промытия мозга, в голове сразу что-то переключилось, появилось понимание, что нужен помощник, человек, который сможет взять на себя часть моей работы и обязанностей, чтобы я мог исправиться и частично реабилитироваться в глазах родного человека.

Я долго думал, кто мог быть этим человеком, но всегда приходил к одному логическому выводу — мой брат Динар. Только он, человек, который когда-то был погружен в это дело, пока я сломя голову несся на сложные боевые задания, не желая брать управление фирмой в свои руки. Да, я служил в секретном отряде, выполнял важные задания, которые порой казались за пониманием человеческого разума, я закрывал своим телом людей и хоронил друзей в могилах, пока не понял, что дальше так жить не могу.