Сиделка

Я недоуменно отодвинула шторку. Неужели так быстро доехали? Точно. Старая выцветшая вывеска с изображением толстой утки качалась на ветру, хмуро отсвечивая грязно-серым фоном. Обшарпанные фасады окрестных домов неприветливо смотрели на мир маленькими, узкими окошками, в сточной канаве плавали обрывки газет и мелкие щепки.

На Карстерс-роуд ничего не изменилось. Казалось, жизнь этой улицы застыла в глубоком прошлом Старой эпохи, когда еще не было ни мобилей, ни бирольного освещения, ни прочих благ цивилизации.

— Спасибо, — поблагодарила я паренька, заплатив ему обещанные полрена.

— А поцелуй? — усмехнулся наглец. Его хитрые серые глаза лукаво блеснули.

— Перебьешься.

— Жаль, — притворно вздохнул парень. — А я уж было понадеялся, что встретил любовь всей своей жизни.

Он взмахнул кнутом, поторапливая крастов:

— Но! Трогайте, ресовы дети!

Я хмыкнула, наблюдая, как исчезает за поворотом легкая пролетка, а потом вздохнула, поправила сумку и толкнула скрипучую дверь гостиницы.

— Ба! Неужели мои глаза меня не обманывают, и это снова ты?

Громкий голос Папаши Дюка перекрыл гул обеденного зала, заставляя всех замолчать.

— Спешу порадоваться за твое зрение, оно все такое же острое.

Я улыбнулась старому знакомому и подошла к стойке.

— Моя комната свободна?

— А как же? Вот как чувствовал, что ты появишься, выкинул вчера оттуда одного молодчика, — хохотнул Папаша Дюк, и его необъятный живот колыхнулся над стойкой. — Как жизнь, Кейт? Снова ищешь работу?

— Ты же знаешь, это мое любимое занятие.

Я усмехнулась и окинула хозяина гостиницы внимательным взглядом. За то время, что мы не виделись, Папаша Дюк ничуть не изменился. Он по-прежнему был огромным и толстым, как бочка, а его пудовые кулаки все так же легко могли свернуть шею любому разбушевавшемуся постояльцу.

— Голодная?

— От твоей похлебки не откажусь.

Я расстегнула пальто и огляделась вокруг.

— Иди, присядь вон за тот столик. Тильда сейчас все принесет.

— Мне бы руки помыть.

А еще лучше — принять ванну. После слов теры Барни так и хотелось вымыться. «Как ты посмела положить глаз на моего мужа, неблагодарная дрянь? Думаешь, я не вижу, как ты на него смотришь? Хочешь втереться в доверие и прикарманить его денежки? Не выйдет! Пока я стою на страже интересов тера Барни, тебе ничего здесь не светит!»

Удивительно, как слепы бывают женщины, выдавая свои фантазии за реальность и принимая простую жалость и желание облегчить боль за притворство и ложь.

— Иди в мою конуру. Я пока отправлю Бетси прибраться в твоей комнате. Знаю, как ты на чистоте помешана.

— Спасибо. Ты настоящий друг, — с признательностью посмотрела я на хозяина гостиницы.

— Иди уже, — проворчал тот.

Я улыбнулась и скользнула за его спину, к незаметной двери.

Берлога Папаши Дюка была темной и запущенной. На стульях висели мятые штаны и сюртуки, на столе валялись кипы бумаг, окно было мутным и засиженным мухами, а на полулежал пыльный, давно не чищенный ковер.

Протиснувшись между креслом и комодом, я скользнула за ширму и включила воду. Небольшой нагреватель утробно загудел.

Мм… Красота!

Я подставила ладони под струю воды и прошептала:

— Все беды и обиды уходите прочь, пусть душа расправит крылья и минует жизни ночь.

Старый наговор, которому научила меня Жильда, помог расслабиться и забыть о неприятностях. Не знаю, самовнушение тому виной или еще что, но после этого немудреного ритуала мне всегда становилось легче.

— Кейт, ты там не уснула?

В дверь просунулась голова Папаши Дюка.

— Хватит плескаться, похлебка остывает.

— Иду.

Я торопливо умылась, вытерла руки и лицо носовым платком, не доверяя свежести висящего на крючке полотенца, и вышла в общий зал.

— Дня, Кейт! — поздоровалась Тильда и уставилась на меня с плохо скрытым любопытством. — Что, снова с работы выгнали?

— Ты, как всегда, невероятно наблюдательна, — усмехнулась я.

— Опять, небось, хозяйка приревновала?

— Что-то вроде того.

Я разложила на коленях салфетку.

— Ох, бедовая ты девка, Кейт, — вздохнула подавальщица, и ее могучая грудь колыхнулась в низком вырезе блузки. — Тебе бы, с твоей внешностью, во дворце каком жить и веером обмахиваться, а ты судна выносишь да приставания всяких уродов терпишь.

— Каждому свое, — философски заметила я и покосилась на глубокую миску с плавающими в ней кусочками картофеля и моркови.

— Сегодня с потрохами, наваристая, — сообщила Тильда, выставив тарелку с подноса. — Ольдин свеженькие привез. Так уж нахваливал!

Подавальщица улыбнулась, и ее полные губы открыли ряд крепких белоснежных зубов.

— На вот тебе хлеба еще, — она положила на стол два толстых ломтя. — Ешь, а то отощала совсем.

— Спасибо, Тиль.

Я не стала отказываться от бесплатной добавки к ужину и взялась за ложку.

— На здоровье, — хмыкнула подавальщица, прижав поднос к крутому бедру.

— Тильда! — раздался звучный голос Папаши Дюка. — Ты еще долго лясы точить будешь? Клиенты ждут!

— Иду! — отозвалась Тиль.

Она направилась к столику, за который уселась шумная компания наемников, ловко уворачиваясь на ходу от нескромных прикосновений и не обращая внимания на сальные шуточки постояльцев.