Сидим, курим…

— Не знаю. — Держась за кафельную стену, Марина осторожно поднялась на ноги.

Я заметила на ее животе продолговатый темнеющий синяк.

— Ногами бил, — лаконично объяснила она, перехватив мой взгляд. — Там, в комнате, моя одежда… А они точно дадут нам уйти?

— Куда они денутся? У Дракона есть все контакты и координаты. Если мы не объявимся в течение получаса, он вызовет милицию.

— У Дракона? — У нее еще были силы удивляться, это внушало оптимизм. — Ты была у него? И он тебя впустил посреди ночи?

— Ну да. Иначе бы мы никогда тебя не нашли.

— Надо же, значит, ты ему понравилась… Ох, как голова раскалывается… Меня били о батарею лбом. Надеюсь, сотрясения нет.

Когда мы вышли из ванной, в комнате не было ни «гнома», ни второго актера. Данила сидел на краешке дивана, прихлебывая из брошенной кем-то бутыли теплую кока-колу. За эту ночь он, казалось, состарился на десять лет. Даже его фирменный загар стал каким-то сероватым. Белки его глаз прорезали меридианы красных капилляров. Уголки губ устало опустились вниз, лицо осунулось.

— А они… ушли, — развел руками он, — я пытался остановить, но… Меня чем-то ударили, назад отбросило на полметра. Пока я поднимался, они сбежали.

— Электрошокер, — подозрительно спокойным голосом объяснила наша несостоявшаяся порнозвезда, — в меня тоже им тыкали. Как ужасно…

— Одевайся! — скомандовала я. — Лучше бы нам побыстрее отсюда убраться. Не думаю, что они вернутся, но… Так, на всякий случай.

В такси Маринка наконец расплакалась. Плакала долго и горько, с хриплыми всхлипами и жалобными подвываниями. Водитель, которому Донецкий заплатил целую тысячу рублей, с любопытством посматривал на нас в зеркальце заднего вида. Я гладила Маринку по тому, что осталось от ее некогда роскошных волос. Я понимала, что потчевать ее утешениями бессмысленно. Стадия слез очень важна для того, чтобы из ее организма выветрились ядовитые пары подступившей к самому сердцу ледяной депрессии.

Потом она заговорила. Перебивать не совсем связный поток речи, равно как и вклиниваться в него с наводящими вопросами, тоже не имело никакого смысла.

— Так хорошо все начиналось, так хорошо. — Марина закрывала опухшее от побоев и слез лицо ладонями. — Я как на праздник к ним шла… И вчера вечером было так весело. Мы заказали суши, смотрели концерт Максима Галкина, классно вечер провели. Шиффер показывал мне свои фотоработы, и это было так впечатляюще… Спать меня отправили в заднюю комнату. Шелковое белье постелили, сволочи. Утром поднялись на рассвете, накормили бутербродами с икрой, дали отличный кофе… А потом началось… По сценарию он должен был меня избить. А я же брала уроки сценического боя. Готовилась как дура! Он как залепит мне кулаком в глаз, у меня аж искры посыпались! Я и в себя прийти не успела, как он меня отметелил, как учебную куклу в секции бокса. Несколько раз ткнул ножом в бедро… Во время перерывов мне разрешали пить обезболивающее. Я плакала, предлагала вернуть деньги, но никто меня даже не слушал… Я все ждала, когда же это кончится. А потом вдруг вспомнила, чем заканчивается фильм! И поняла, что так просто меня не отпустят. Я и в окно пыталась выпрыгнуть, и в подъезд выбежать все — без толку. Мы должны были снимать последний дубль, и тут появляетесь вы…

— Успокойся, все нормально, — бессвязно шептала ей я, — главное, что все хорошо закончилось. Переломов у тебя вроде бы нет, зубы на месте, синяки быстро заживут. Завтра сводим тебя в травмпункт и парикмахерскую. Пройдет несколько месяцев, и ты будешь выглядеть точно так же, как раньше.

— Да… — безо всякого выражения сказала она, — и знаешь что, Глаш?

— Что?

— Я больше никогда не буду сниматься в порнухе. С меня хватит!

Отплакавшись, Маринка умылась, хлебнула новопассита, завернулась в овечий плед и уснула на моем диване.

Ну а мы с Донецким остались одни. Как ни старалась я суетиться, веселить его, отвлекать, все равно в воздухе, как топор над плахой, висел немой вопрос.

Данила знает, что я снималась в порнофильме.

Он шокирован.

Потрясен.

Я оказалась совсем не тем, кем он хотел меня видеть.

И посматривал он на меня несколько брезгливо.

Мы выпили по чашке чаю, молча. А потом так же молча он вышел в прихожую и принялся зашнуровывать кроссовки.

— Донецкий… — слабым голосом позвала я. — Не уходи, а?

Вместо ответа он посмотрел на меня так, что мне захотелось скукожиться, втянуть голову в плечи, а лучше вообще провалиться сквозь внезапно образовавшуюся дыру к соседям с нижнего этажа.

Скупо попрощавшись, Данила ушел. Внезапное осознание, что на этот раз он больше не вернется, оглушило меня, как удар кувалдой в самое темечко. Не вернется, что бы я ни делала.