Сидней Рейли

В условиях, когда разговоры о скором перемирии между поляками и русскими носились в воздухе, англичанам срочно требовалась разведывательная информация о возможных результатах этого перемирия и их последствиях для пришедшего на смену Деникину генерала Врангеля, главнокомандующего Добровольческой армии на Юге России.

21 октября 1920 года Рейли выехал в Польшу^{589}, где встретился с агентом ST25 (Полом Дюксом). 29 октября Рейли телеграфировал донесение через первого секретаря английского посольства в Варшаве Перси Лорэна.

«Перемирие, заключенное 25-го по настоянию большевиков между украинцами и большевиками, следует рассматривать в настоящий момент всего лишь как прекращение военных действий до 7 ноября. Оно не содержит ни военных ограничений, ни политических условий. Оно фактически явилось следствием инициативы, проявленной командирами некоторых большевистских дивизий, нуждающихся в передышке»^{590}.

Послав это донесение через сэра Перси, Рейли вызвал явное неудовольствие Форин офиса. 3 ноября Форин офис направил депешу в СИС^{591}, после чего отдел G-2 8 ноября направил Рейли скупую, но вполне вежливую телеграмму, в которой указывалось, что, «хотя делу и не был нанесен ущерб», в будущем ему не следует прибегать к открытым каналам передачи информации^{592}. В личных бумагах Рейли мы также находим подтверждение того, что он не единственный раз злоупотреблял своими контактами с посольством, — в его переписке встречается целый ряд писем, написанных на бланке дипломатического представительства.

Эти мелкие проступки вряд ли вызывали симпатию к нему со стороны старших офицеров СИС, но причиной окончательного ухудшения отношений с английской разведкой стали его участившиеся контакты с Борисом Савинковым, которого Рейли считал вторым Наполеоном, призванным спасти Россию.

Одним из поводов для недовольства СИС стал визит Рейли к Савинкову в Варшаву, откуда полковник Сергей Павловский[49] совершал террористические вылазки на советскую территорию, нападая на расположения Красной армии и пуская под откос поезда. Не довольствуясь просто сбором информации, Рейли (не в первый и не в последний раз) превысил свои полномочия и стал участником савинковских рейдов:

«В конце 1920 г. я, сойдясь довольно близко с Савинковым, выехал в Варшаву, где он тогда организовывал экспедицию в Белоруссию. Я участвовал в этой экспедиции. Я был и на территории Советской России. Получив приказание вернуться, я выехал в Лондон»^{593}.

Участвовал ли Рейли в савинковских экспедициях с оружием руках или просто наблюдал за ходом сражений, неизвестно. Однако какова бы ни была его роль во всей этой истории, он, безусловно, не имел полномочий переходить советскую границу или принимать участие в боевых операциях, что и побудило Си отдать распоряжение о его возвращении.

Мирный договор между Россией и Польшей был подписан 18 марта 1921 года, и Польша была вынуждена уступить требованиям большевистской стороны о прекращении деятельности организации Савинкова на территории Варшавы. Осенью этого же года он покинул Польшу и переехал в Прагу, где получил более чем холодный прием со стороны чешского правительства. Поиск средств для финансирования своей деятельности был еще одной головной болью Савинкова, поскольку его главный благодетель — Рейли — сам сейчас находился в достаточно затруднительном финансовом положении.

Несмотря на свой судебный иск к паровозостроительной компании «Болдуин» с требованием выплатить причитающиеся ему комиссионные от продажи вооружений в размере 542825 долларов, Рейли наверняка осознавал, что до суда его дело дойдет не скоро (как в действительности и оказалось).

Столкнувшись с необходимостью еще и материально поддерживать Савинкова, Рейли оказался на грани финансового банкротства. Единственным, хотя и малоприятным выходом из этой ситуации была продажа драгоценной наполеоновской коллекции, которую он собирал почти двадцать пять лет. Недолго думая, Рейли принял решение выставить ее на продажу в Нью- Йорке, где он предполагал получить за нее максимальную выручку. Неудивительно, что продажа привлекла большое внимание — не каждый день подобные коллекции выставлялись на аукцион. В газете «Нью-Йорк таймс» об этом, в частности, было помещено следующее сообщение: