Сидни Шелдон. Безрассудная

Хантер ненавидел это тупое греческое прозвище за претенциозность, но раз уж нет другого имени для ублюдка, застрелившего Боба, приходится пользоваться этим. Аполло, в отличие от остальных, был агрессивен, вспыльчив и преисполнен ощущением собственной важности. Хантер хоть и считал его садистом и скотиной, но все-таки не думал, что он готов пойти на убийство.

Казнь Боба повергла в настоящий шок не одного Хантера, а весь лагерь. Его часовые искренне ужасались тому, что произошло: кто-то плакал, кого-то рвало, но ни у кого не хватило смелости хоть раз осадить Аполло.

Вот она, новая реальность. Все оказались в ней по самую макушку.

Радиосигнал слабел. Хантер безнадежно крутил ручку настройки, пытаясь найти хоть что-нибудь, что угодно, лишь бы забыть про страх. За свою журналистскую карьеру он не раз бывал в опасных ситуациях: попадал под обстрел в Алеппо и Багдаде, едва избежал гибели при крушении вертолета в Восточной Украине, но в зоне военных действий его поддерживал адреналин. Там некогда бояться и легко проявлять отвагу. Здесь же, в тишине хижины, где компанию Хантеру составляла лишь опустевшая кровать друга да собственные лихорадочные мысли, страх наваливался как гигантская черная жаба, выдавливая весь воздух из тела и надежду из души.

«Они убьют меня, убьют и похоронят в лесу рядом с Бобом».

В самом начале, в первые часы и дни после гибели Боба, Хантер еще осмеливался надеяться: «Кто-нибудь меня найдет, ведь все сейчас ищут: британцы, американцы… Кто-нибудь обязательно появится и спасет…» – но шли дни, и никто не приходил, надежда умирала.

В радиоприемнике что-то громко затрещало и сигнал окончательно заглох. Хантер неохотно забрался обратно под одеяло и попытался заснуть. Все тело ныло от изнеможения, но сознание только набирало обороты. Образы мелькали перед внутренним взором, как пули: мать в чикагской квартире, в обшарпанном кресле, вне себя от беспокойства; последняя любовница, Фиона из «Нью-Йорк таймс», орущая на него в день отъезда в Москву из-за того, что он ей изменял: «Надеюсь, кто-нибудь из путинских головорезов забьет тебя до смерти монтировкой. Говнюк!»; Боб Дейли отпускает одну из своих дурацких острот в ночь перед тем, как сняться в том видео. В ночь перед тем, как Аполло вышиб ему мозги…

Его тоже заставят записать видео? Осталась ли на объективе кровь Бобби?

Ледяные мурашки ужаса поползли по телу, впиваясь в кожу, как иголки.

«Нет! Я должен отсюда выбраться!»

Хантер резко сел, хватая ртом воздух, пытаясь унять взбунтовавшийся кишечник. «Прошу тебя, Господи, помоги мне! Покажи, как отсюда выбраться!»

До этой минуты он даже не догадывался, как отчаянно не хочет умирать. Может, именно сейчас он точно понял: это обязательно произойдет. Любая спасательная миссия уже отыскала бы его.

«Никто не знает, где я, а значит, никто не придет…»

И в самом деле, с какой стати кому-то его спасать? Хантер Дрексель никогда не проявлял особой любви к своему отечеству, так какое он имеет право ждать любви от него? Хантер никогда толком не понимал смысл патриотизма. Преданность стране или идеологии всегда была для него непостижима. Его особенно интересовали такие люди, как члены «Группы-99», полностью посвятившие свою жизнь благому делу. Почему? Хантер Дрексель видел мир исключительно через отдельных людей. Личности имели значение. Идеи – нет. У Хантера было гораздо больше общего с мировоззрением и политическими убеждениями «Группы-99», чем с убеждениями Боба Дейли, хотя Боб был хорошим человеком, в отличие от Аполло, или как там его по-настоящему зовут. В конечном счете только это имеет значение, а не ярлыки, которые навешивают на каждого: солдат, радикал, террорист, шпион.

Это всего лишь пустые слова, и ничего больше.

Если Хантер Дрексель как-то себя позиционировал, то исключительно как журналиста. Написанное что-то значит. Правда что-то значит. Вот и вся идеология Хантера.

Он окинул взглядом деревянную хижину, служившую ему домом последние несколько месяцев, и попытался успокоить дыхание. Тяжелую деревянную дверь подпирал обрубок ствола, снаружи посменно дежурили часовые. После смерти Боба окно крест-накрест забили железными прутьями. За дверью на многие мили простирался непроходимый лес – армия высоких темных сосен, грозно качающихся над толстым снежным покрывалом. Когда фантазия разыгрывалась особенно буйно, Хантер и Боб придумывали планы побега, все до одного безумно рискованные, абсурдно нелепые, вроде тех, что прекрасно смотрелись бы в комиксах. Но все они были рассчитаны на двоих. В одиночку побег совершенно невозможен. Единственный выход отсюда – тот, которым уже воспользовался Боб Дейли.

Хантер снова лег. Он еще не совсем успокоился, но гипервентиляция легких больше не грозила. Спокойствие, вот ключ. Пусть идет как идет. Но как смириться с собственной смертью?

Мысли перешли к истории, которую он услышал по радио вчера, о греческом принце, повесившемся в Сандхерсте.

Ахилл. Похоже на те имена, что дают себе члены «Группы-99». Вокруг смерти этого юноши идет заламывание рук, началось официальное расследование.