Сидр для бедняков

Рейнир остановился на безлюдной дороге. Слева между деревьями виднелись поля, озаренные лучами послеполуденного солнца, заросли жимолости источали дурманящий аромат. В глубине души он надеялся на чудо: что-то случится, и все изменится, и ему не нужно будет принимать решение. Но чудо не совершилось, и выхода он не видел. Рейнир отдавал себе отчет в том, что в конечном счете на карту поставлены не отношения с Софи или с Мартой, а его собственная духовная эволюция. После выхода в свет книги «Трудовая молодежь в обществе завтрашнего дня» он помимо своей воли стал жертвой шумной известности, угодил в жернова славы. К своему великому изумлению, он обнаружил, что на щит поднимают его те, кого он резко критиковал в своей книге, а передовые социологи, к мнению которых он прислушивался и с которыми в университетские годы находился в тесном контакте, оставили его труд без внимания. Он и опомниться не успел, как промышленники, жаждущие влияния не только в сфере чистой экономики, но и в области политики и идеологии, воспользовались им как своей козырной картой. Рецензии на его книгу в ежедневных и еженедельных изданиях, субсидируемых крупными денежными тузами, создали ему успех; но не такого успеха он ожидал. И он подчас недоумевал, какие же из отвергнутых отцовских принципов, которые до сих пор жили в нем подспудно, проявились в его работе.

Впервые после его разрыва с отцом Софи была приятно удивлена и воспрянула духом. Начала верить в лучшие перспективы. Однако ее оптимизм, ее готовность принять всерьез его идеи приводили Рейнира в бешенство. Одна крупная фирма сделала ему весьма выгодное предложение: занять должность почетную и перспективную. Отказаться сразу же и наотрез у него не хватило духу, но и согласиться он не решался. Попросил дать ему время на размышление. Софи не понимала ни его колебаний, ни его аргументов. В тот день они спорили до поздней ночи; она злилась и спрашивала: «Чего тебе все-таки надо? Объясни, ради бога!» Все это, по ее мнению, было ложной амбицией и безответственностью по отношению к ней и детям. Спор этот произошел три дня назад. Потом Софи заснула, он же до утра не сомкнул глаз. «Уехать, хотя бы на неделю, — мелькало в голове, — продумать все как следует. Переменить обстановку, найти такого собеседника, который выслушает меня и поймет». И тут он вспомнил Марту, он не видел ее больше года и давно перестал о ней думать. Марта — это друг. Софи он никогда другом не считал. Софи женственна, обладает безукоризненно тонким женским инстинктом, в чем Марта ей уступает. Зато у Марты живой ум, яркая индивидуальность. Марта, увлекающаяся и самозабвенно отдающая себя тому, кого полюбила, и так же, как он, во всем сомневающаяся, — вот настоящий человек! Раньше, впервые встречая Марту после очередного примирения с женой, Рейнир частенько бывал холоден, равнодушен, позволял себе подтрунивать над ней. Ее приветливость, простота обращения, располагавшая к некоторой фамильярности, ее нервная подвижность и даже такие мелочи, как стоптанные каблуки или вылезшая из корсажа юбки английская булавка, — все это раздражало его. Фигура Марты, все еще с девической грудью, несколько раздавшаяся в бедрах, конечно, не шла в сравнение со спортивно-элегантным обликом Софи. Та, изучив себя перед зеркалом до тонкостей — свою фигуру, волосы, лицо, — всегда казалась женственно-привлекательной. Марта, неискушенная в подобных ухищрениях, не придавала им значения. Зато глаза ее — большие, темные, живые — смотрели на собеседника открыто и сочувственно, а когда она смеялась, в них плясали золотые искорки. Немного позже, но в тот же день, он рассказал жене о своем намерении на время уехать, с трудом улучив свободную минуту — Софи была поглощена повседневными заботами: дети, у которых были каникулы, носились по дому и в саду, малыш, лежавший в коляске у двери на террасу, постоянно требовал внимания. Софи отвечала Рейниру скупо, хмурилась, ноздри ее трепетали, она то и дело поправляла волосы правой рукой с перстнем-печаткой на пальце — привычный жест, помогающий восстановить самообладание, а с ним и уверенность в своей власти!

— Но как ты на это решился?! Не понимаю! Неужели ты веришь, что это тебе в самом деле поможет? Езжай, я тебя не держу. Уж лучше так, чем мрачно бродить, будто в доме покойник, отравлять жизнь мне и детям, создавать в семье гнетущую атмосферу. Ты все на свете усложняешь, требуешь невозможного!