Сидр для бедняков

— За свою жизнь человек наблюдает немало перемен. Перемены и снова перемены… Вот и спрашиваешь себя, к чему они? Сам-то меняешься мало. И чем старше становишься, тем меньше. Наступит день, когда оглянешься назад и снова увидишь все как на ладони. Перед престолом всевышнего. Тогда мы все изменимся, неузнаваемо. Но не раньше. И вот что я вам скажу: перед лицом вечности наши суждения никакой ценности не имеют. Но хотим мы того или нет, мы должны высказать свое мнение об усопших. В конце концов, они жили не только ради вечного блаженства, но и ради жизни. Нужны ли им наши поминовения, кто знает? По-моему, все это не стоит выеденного яйца. Но человеку история нужна больше, чем человек истории. А как же иначе? Воспоминания мягки как воск. Ты собираешь их в кучу, откладываешь в сторону, снова собираешь, и понемногу они обкатываются, округляются. Но и замусориваются. В конце концов уж и сам не знаешь, помнишь ты что-нибудь или нет. Раньше тоже не все было… Одно могу сказать: много хорошего утрачено и много плохого прибавилось, это точно. Взять хоть нашу древнюю франкскую крепость. Во что она превратилась! Разве можно сейчас представить, что здесь мы когда-то начинали. Земляные валы срыты, построен университет, развита промышленность, но мир становится все теснее, а Неймеген все провинциальнее. А было время, в этом городе живали императоры…

Ага! Вот оно! Императоры! Может, и царь Атлантиды… Кронпринц затаив дыхание ловил каждое дедушкино слово.

— До войны я охотно бывал в городе. Я ведь строил его собственными руками. Еще тринадцатилетним мальчонкой работал каменщиком на старом вокзале. Мы же строили старую церковь на Моленстраат, газовый завод, казармы. Но то, что разрушено в последнюю войну, восстановлено не будет. Никогда! И я больше не езжу в город. При виде пустырей у меня появляется ощущение, что я зажился на этом свете. В городе мне больше делать нечего, разве что пропустить рюмочку в «Гармонии». На башнях вместо шпилей телевизионные антенны! Так ведь? А люди… Мальчишкой я знавал Тинуса Пота, боксера с «Фламсегаз». Мои двоюродные деды Франс и Карел жили на Гротестраат. В те времена эту улицу заселяли почтенные люди…

Фу, какая пошлость! Почтенные люди. У кронпринца не было вкуса к подобным вещам. Единственное, что ему хотелось узнать: не являются ли ван Зипфлихи потомками царя Атлантиды? Или, если он хватил слишком высоко, не могли ли его предки, сами того не подозревая, вести свою родословную от короля Венгрии? Он даже готов был умерить свои претензии и удовлетворился бы, пожалуй, бароном ван Зипфлих тот Завигхем. Где-нибудь на обороте старого фамильного портрета, наверное, приклеен кусочек пожелтевшего пергамента, который откроет всем глаза?..

— …я-то знал их уже стариками. Скряги они были оба и глупы как пробки. Виллем, мой дедушка, единственный из всех умел с грехом пополам читать и писать. Вольфганг, младший, пожалуй, тоже умел, но он рано умер. Около 1850 года они пришли в Неймеген из Клеве. Дед часто об этом рассказывал. Они жили в ужасной нищете, там, в Клеве. Дошли до ручки, что называется. Святыми ван Зипфлихи, конечно, не были, такого про них не скажешь. Франс перед работой неизменно покупал литр можжевеловой и не возьмется за кельму, пока все до капли не высосет. Карел плохо обращался с женой, а с детьми настоящий зверь был. И все же я всегда их уважал…

Как может дедушка рассказывать такие вещи, не сгорая со стыда? Что-то тут неправильно. Наверное, он подкидыш. Не может он быть потомком таких простых и грубых людей. Кронпринц не хотел больше слушать.