Сидр и Рози

— Вероятно, будет жарко, — сообщила Мать весело, и, как обычно, оказалась права. Мы медленно поднимались к Бычьему Перекрестку, обследуя кусты на предмет птичьих гнезд. Порой останавливались, чтобы раскопать нору, или покататься на старых, скрипящих воротах, пока Мать любовалась открывшимся видом. «Какая чудесная картина, — шептала она. — Какая изумрудная зелень… И этот мак, красный, как пурпур». Туман тянулся к вершинам деревьев и поднимался дальше, в небо. Внезапно нас залил океан голубого воздуха.

В противоположной долине раскинулся белый Пейнсвик, как скелет погибшего мамонта. Звуки рабочего утра — скрип повозок, визг пил, крики и стук молотка — клочками долетали до нас. Узкая тропка, которая вела к Шипскомбу, круто повернула направо. «Ну-ка, прибавьте шагу, молодежь», — весело прикрикнула Мать. Она начала разучивать с нами новый гимн; плач о потерянном рае, из тех, что звучат потрясающе с тамбурином. Я никогда не слышал его прежде (и никогда после), но он удивительно подходил к нашему походу — далекая, заросшая долина, куда мы направляемся, запах нагретой травы и шиповника, простор, жара и ручьи, и долгое, на целый день, путешествие, в несколько нетрудных этапов, к загонам для овец наших веселых родственников.

Они уже ждали нас с теплым имбирным пивом и обедом из фасоли с беконом. Тетушка Фэн сказала: «Анни, заходи в дом, тебе нужно уйти с солнца. Ты сейчас упадешь». Мы вошли в дом и поздоровались с дядей Чарли, который рубил бекон топориком. Кузина Эди и два ее странных братца, казалось, обдумывали вопрос, раскроить нам головы сразу или не стоит. Из ближнего коттеджа в гости пришел сосед в блекло-зеленом вельветовом костюме. Мы уселись за стол и поели, причем кузены пихали нас под столом ногами, скорее от возбуждения, чем по злобе. Потом мы играли с их хорьками, плевали в колодец, немножко подрались друг с другом, повалили забор. Потом нас позвали кузены и слегка поколотили, потом все вместе мы залезли на дерево у выгребной ямы. Эди влезла выше всех, кто-то укусил ее за ногу, она повисла вниз головой и громко кричала. День оказался наполненным, веселым, интересным. Спустились сумерки, и мы попрощались.

Назад по тропинке в густой, горячей темноте мы брели в полудреме, ботинки тянули, как гири. Из леса и садов ползли ночные запахи — сладкий мускус и острая кислота зелени. Жирные звезды на небе прыгали вверх-вниз ритмично, в такт нашим шагам. Светляки, ярче, чем лампы или свечки, пронизали поля своими зелеными огоньками, а огромные, рогатые жуки выныривали из темноты и вслепую гудели вокруг наших голов.

Затем появился Пэйнсвик — морская звезда расплывшегося вдали света. Мы поспешили пересечь пустырь и вышли наконец наверх, к нашей долине. Родной водопад был все еще в миле отсюда, но мы уже слышали его прохладное, знакомое бормотание. Мы приближались к дому, мы уже почти на месте: Мать начала выражаться стихами. «Я помню, помню дом, где был рожден…» Она повторяла и повторяла строку, а я семенил за ней, наблюдая, как деревья в небе уходят назад…

Первый выезд Хора, который мне запомнился, это поездка в товарном вагоне в Глочестер. Только теноры, басы и дисканты были включены в ту исключительную поездку. Позднее, с уходом эпохи лошадей и появлением автомобилей, в мероприятиях стала принимать участие вся деревня. С появлением нового, мощного автобуса мы стали выезжать даже за пределы своего округа, с грохотом добираясь до самого края земли, в Бристоль, а то и дальше.

Один год состоялся выезд в Вестон-над-Маре. Мы несколько месяцев копили деньги, чтобы позволить себе эту поездку. Весь последний вечер мы собирали одежду в дорогу, девочки поднялись чуть свет, чтобы приготовить бутерброды. Первое, что я сделал, спустившись вниз этим утром, — вышел на улицу взглянуть на погоду. Небо было черным, а за туалетом стоял Тони и истово молился, сложив ладошки у груди. Заметив, что я вижу его, он начал чесаться и насвистывать, но все равно, это был очень плохой знак.

Завтрак оказался несъедобным, каша напоминала гравий; поэтому мы с Джеком помчались на берег посмотреть, что там происходит. Семьи уже начали собираться к автобусу, поэтому мы пулей полетели домой. Девочки были уже готовы, и Тони был готов. Мать же шуровала под пианино палкой от швабры.

— Быстрее, Мама! Они уедут без нас!

— Мне осталось только найти корсет.

Наконец она нашла искомый предмет, потом очень тщательно стала его мыть, как перья утка, у которой целое лето впереди. Мы стояли вокруг на пределе нервного срыва и ныли.

— Бегите, вы мне мешаете — толчетесь тут под ногами.