Сигма

Толстой: В августе 1945 года мы вернулись в Ленинград. С поезда угодил в больницу с очередными приступами малярии. Провалялся в больнице около месяца и выписался лишь в сентябре. И вот здесь мой золотой аттестат пригодился. Без каких бы то ни было проволочек меня без экзаменов зачислили на юридический факультет Ленинградского университета, который в то время как и сейчас, был безымянным.

Одно время Университет носил имя тогдашнего наркома просвещения А.С. Бубнова, после того, как Бубнов попал в стан врагов, его имя было снято, а имя А.А. Жданова, которое университету присвоили после смерти Андрея Александровича в 1948 г., впоследствии тоже сняли. Будем надеяться, что впредь Университет навсегда останется безымянным. Он вобрал в себя такое созвездие имен, что вполне этого заслужил.

Нужно сказать, что я испытывал колебания, куда мне поступать — на филологический или юридический. Решающую роль в моем выборе сыграло влияние Александра Владимировича Тюфяева, давнего знакомого нашей семьи, настоящего петербуржца, который помогал бабушке и тете во время блокады и вместе со своей женой, которую тоже звали Александра Владимировна, принял в нас живейшее участие по возвращении в Ленинград.

Александр Владимирович был очень крупным юристом, окончившим юридический факультет Петербургского университета. Происходил он из дворянской семьи, отец его занимал довольно видное положение.

Учились мы в период культа личности и под завязку были насыщены ароматом той страшной эпохи, в которую жили. Счастье наше в том, что мы не осознавали, в какое время живем. По существу, дамоклов меч был занесен над каждым и благодаря неосторожному слову, чьему-то навету, а то и просто так мог опуститься.

Профессорско-преподавательский состав был довольно сильный, но уйму времени отнимало штудирование трудов классиков марксизма-ленинизма, их конспектирование и выискивание в них гениальных мыслей, которых на самом деле не было.

Насквозь политизированы были курсы теории государства и права, который читал проф. М.Я. Раппопорт, и государственного права, который читал доц. С.М. Равин. Только теперь понимаешь, какой мертвечиной нас пичкали. Основным руководством по курсу теории государства и права был учебник Голунского и Строговича, написанный по установкам пресловутого совещания по вопросам права в 1938 г.

По курсу государственного права рекомендовался учебник под редакцией А.Я. Вышинского. Оба эти пособия были насквозь политизированы, нашпигованы цитатами из произведений великого вождя народов. От права в них мало что оставалось.

И все же научная жизнь на факультете в те годы била ключом. У нас, студентов, был неподдельный интерес к науке. Едва ли не каждый считал честью выступить с докладом в студенческом научном кружке. Особой популярностью пользовались кружки по истории государства и права, гражданскому праву и уголовному праву. Руководили ими И.И. Яковкин, А.В. Венедиктов и М.Д. Шаргородский. Научные конференции собирали многочисленные аудитории, диспуты затягивались до позднего вечера, а то и до ночи. Как правило, они происходили в 88-й аудитории, забитой до отказа.

На одной из них студент-старшекурсник Борис Хаскельберг (впоследствии профессор Томского университета) выступал с докладом о clausula rebus sic stantibus (оговорка о неизменности условий обязательства). Я слушал и почти ничего не понимал. Это меня раззадорило, и я решил всерьез заняться гражданским правом.

Пожалуй, Хаскельберг одним из первых пробудил у меня интерес к цивилистике. Помню диспут о вине и причинной связи, который собрал столь многочисленную аудиторию, что его перенесли в Актовый зал. С докладом на нем выступал О.С. Иоффе, которого не без оснований считали восходящим светилом…

Пришла пора распределения. Анатолий Васильевич (Венедиктов — прим. ред.) прочил меня в аспирантуру. Чтобы поднять свое идеологическое реноме, я незадолго до окончания Университета вступил в комсомол.

Анатолий Васильевич мне сказал, что если я этого не сделаю, дорога в аспирантуру закрыта. Помнится, я тогда спросил Венедиктова: «А почему Вы не вступаете в партию?». Он отшутился: «Потому, что не хочу быть проректором Университета». «К тому же, — добавил он, — из комсомола по возрасту Вы сможете выйти», что я впоследствии и сделал.

Приближался к концу срок моего пребывания в аспирантуре. Незадолго до распределения ко мне подошел наш декан С.И. Игнатов и сказал: «Мы хотим тебя оставить на факультете, но тебе нужно будет вступить в партию.

Я и Королев (тогдашний секретарь партбюро) дадим тебе рекомендации». Поблагодарив за доверие, я ответил, что хотел бы, чтобы вопрос о моем оставлении на факультете решался независимо от того, вступлю я в партию или нет.

Игнатов, видимо, не ожидал такого ответа, но, будучи человеком порядочным, оставил его без последствий. Другой бы на его месте меня просто-напросто схарчил.

Антон Иванов: Лекции, которые он читает, всегда содержательны и выражают его гражданскую позицию. В них нет дешевого блеска, стремления покрасоваться, готовности исказить смысл ради популярности у слушателей.