Сигнализация

К каким реальным последствиям может привести следование «истине вне Христа». Это явление Достоевский мог наблюдать на примере Российской действительности 60–70 годов 19 века, в которой борьба рациональных идей нередко заканчивалась банальной уголовщиной (нечаевское дело). Поэтому он и говорит в письме к Н. Д. Фонвизиной от конца февраля 1854 года:

«…если б кто мне доказал, что Христос вне истины и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться с Христом, нежели с истиной».

Достоевский о «бесах» абстрактного гуманизма

Разновидностью революционного рационализма, по мнению Ф. М. Достоевского, является абстрактный гуманизм, который стремится создать нравственность «вне Христа», обожествить человека и человеческое. Такие взгляды в романе «Бесы» проповедует Кириллов. Он ищет «последней свободы», которая навсегда освободила бы не только его самого, но всё человечество от страха боли и страха смерти: «Жизнь есть боль, жизнь есть страх, и человек несчастен. Теперь всё боль и страх… Жизнь дается теперь за боль и страх, и тут весь обман. Теперь человек ещё не тот человек. Будет новый человек, счастливый и гордый… Бог есть боль страха смерти. Кто победит боль и страх, тот сам станет бог. Тогда новая жизнь, тогда новый человек, все новое…» Человек должен освободиться ото лжи и «заявить своеволие»: «Я три года искал атрибут божества моего и нашёл: атрибут божества моего – Своеволие!»

В этой идее он идёт от логического конца, утверждая то, на что не осмеливался, кажется, даже самый последовательный из атеистов: «Если нет бога, то я сам бог!» Используя евангельскую символику, Кириллов совершает как будто всего лишь формальную перестановку частей слова, но в ней – сердцевина его идеи:

«– Он придёт, и имя ему человекобог.

– Богочеловек?

– Человекобог, в этом разница».

Однако сам Кириллов ещё не счастлив, хотя понял уже про себя, что он «хорош». Ему надо ещё доказать свою идею, и доказать «математически, чтобы дважды два похоже было», а для этого необходимо «заявить своеволие в самом высшем пункте». Единственным же решающим аргументом, доказывающим идею Кириллова, становится самоубийство. «Кто будет все равно, жить или не жить, тот будет новый человек». «Если бог есть, то вся воля его, и из воли его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие… Я не понимаю, как мог до сих пор атеист знать, что нет бога, и не убить себя тотчас же? Сознать, что нет бога, и не сознать в тот же раз, что сам богом стал – есть нелепость, иначе непременно убьёшь себя сам. Если сознаёшь – ты царь и уже не убьёшь себя сам, а будешь жить в самой главной славе. Но один, тот, кто первый, должен убить себя сам непременно, чтобы начать и доказать. Я ещё только бог поневоле и я несчастен, ибо обязан заявить своеволие».

Идея абсурдности рационального гуманизма, которая в своей крайности есть не что иное, как «если нет бога, то всё позволено», поднимается во многих романах Ф. М. Достоевского, но только в «Бесах» она предстаёт перед нами в своей ужасной простоте. Не случайно поэтому Кириллов подсознательно сопротивляется своему решению, этой мысли, иначе и быть не может: нормальная человеческая натура не принимает рациональной идеи, жизнь восстаёт против смерти. Сцена самоубийства Кириллова исполнена почти запредельного ужаса, так как гуманизм без Христа, вне христианства и есть самоубийство, самоубийство человечества. И мы, дети 20-го века, пережившие ужасы двух мировых войн, вступившие в 21-ый век под взрывы бомб и захваты заложников террористами, на практике ощутили прозорливость идей великого русского писателя и мыслителя Ф. М. Достоевского.

Достоевский о «бесах» буржуазно-мещанского практицизма

Осуждая революционный рационализм и абстрактный гуманизм как «мёртвые истины», Достоевский на примере Лужина из «Преступления и наказания» показывает нам истинное лицо буржуазного утилитаризма.