Сияющие

Токио вдруг резко поворачивает голову в сторону, лает и устремляется к полоске травы возле пирса. У края воды стоит мужчина в желтой рыбацкой штормовке, возле него какая-то странная штуковина с ведром и огнетушителем. Очень странное рыболовное приспособление, понимает она, когда мужчина просовывает грузило в металлическую трубку и под давлением огнетушителя посылает его в полет так далеко в озеро, как голыми руками никогда не смог бы.

– Эй! Собаки запрещены! – Мужчина указывает на выцветший знак в заросшей траве. Можно подумать, его собственные манипуляции с огнетушителем детально прописаны законом.

– Правда? С удовольствием сообщаю, что это не собака, а без пяти минут коврик! – Мать называет ее сарказм силовым полем, которое отпугивает мальчиков с 1984 года. Если бы только она знала! Кирби поднимает мячик и засовывает его в карман. Проклятый пес.

Скорее бы переехать в общежитие. Соседский мальчишка присмотрит за собакой, а она будет приезжать на выходные, если позволит время. Но кто знает? Может, придется и в библиотеке посидеть.

А может, у нее разболится голова. Не исключено, что ей встретится горячий парень, которого нужно будет накормить поздним сладко-неловким завтраком. Ведь Фред уехал в Нью-Йоркский университет, в Школу кино, – ее воплощенная мечта, которую он благополучно присвоил и забрал с собой. И, что хуже всего, за которую смог заплатить. Даже если бы ее приняли (а ее бы точно приняли, черт возьми – у нее больше таланта в мочке левого уха, чем у него во всей центральной нервной системе!), она никогда не смогла бы заплатить за учебу. Ей достались английский язык и история в Университете де Поля; всего-то два года и пожизненный кредит, если повезет найти работу сразу после выпуска. Само собой, Рейчел одобряет и поддерживает. Кирби даже подумывала ей назло выбрать бухгалтерию или менеджмент.

– Токиооо! – кричит Кирби в сторону зарослей. Потом свистит. – Ну хватит уже!

Ветер пронизывает одежду, и все тело покрывается пупырышками от холода. Нужно было надеть нормальную куртку. Скорее всего, Токио завис в птичьем заповеднике, где ловит для нее непомерно высокую плату за свободу от поводка. Пятьдесят долларов или двухнедельная стоимость выгуливания. Двадцать пять упаковок лапши…

– Деталь интерьера, псина! – Голос Кирби несется над пустынным пляжем. – Вот во что ты превратишься, когда я поймаю тебя!

Она сидит на скамейке у входа в заповедник, где ножичком вырезано «Дженна + Кристо = Любовь», – присела вытряхнуть из обуви песок. В кустах поблизости заливается мухоловка. Рейчел всегда обожала птиц и знает все их названия. Прошло много лет, прежде чем Кирби поняла, что она их просто сочиняет, и в действительности нет таких птиц, как, например, дятел «Красная Шапочка» или «Хрустальный Радужный Малахит». Есть просто слова, звучание которых нравилось матери.

Кирби направляется в лес. Птицы смолкли. И неудивительно, коли поблизости носится мокрая непослушная собака. Даже ветер стих, а шорох волн похож на отдаленный шум машин. Где же ты, проклятый пес? Она снова свистит: пять нот, повышая тон.

В ответ раздается точно такой же свист.

– Ух ты, как здорово! – удивляется Кирби.

Свист повторяется – на этот раз насмешливо.

– Дурачок-свистучок? – Ей кажется, что сарказм в голосе поможет скрыть волнение. – Собаку случайно не видели? – Секунду посомневавшись, Кирби сходит с тропинки и пробирается сквозь густой подлесок в направлении свиста. – Знаете, это животное с шерстью и зубами, способными перегрызть вам горло?

Вместо ответа раздается резкий отрывистый звук.

Единственное, что успевает сделать Кирби, – закричать от удивления, когда в следующую секунду из кустов появляется мужчина, хватает ее за локоть и резким сильным движением бросает на землю. При падении она интуитивно выкидывает вперед руку и вывихивает запястье. Коленкой так сильно ударяется об острый камень, что боль на мгновение ослепляет ее. Когда туман перед глазами рассеивается, взгляд упирается в Токио, который лежит в кустах, перевернувшись на бок. Кто-то обмотал ему вокруг шеи проволочную одежную вешалку; та врезается в горло, и шерсть вокруг намокла от крови. Пес яростно мотает головой и выгибает передние лапы в попытке освободиться, но проволока прикручена к ветке упавшего дерева. С каждым движением этот импровизированный ошейник впивается все глубже. Из-за перерезанных голосовых связок лай похож на сиплый кашель. И лает он на того, кто стоит позади нее.

Она пытается опереться на локти, но мужчина бьет ее костылем по лицу. Боль в челюсти молнией пронизывает череп. Кирби валится на сырую землю. Он забирается на нее сверху, коленом прижимает спину. Она извивается и дергается под ним, но он уже выворачивает ей руки назад и связывает их проволокой, не переставая при этом что-то бормотать. «Твою мать! Отвали от меня», – слова уходят в перегной из земли и листьев. В рот набивается мягкий песок, пахнущий сыростью и гнилью.