Сияющие

– Я пришел просить написать тебе характеристику, чтобы устроить тебя здесь на постоянную работу. Но, оказывается, ты за весь семестр ни разу не была на занятиях и не сдала ни одной работы.

– Да пошел ты!

– Хватит, Кирби. – Хэррисон включает начальника. – У тебя, конечно, прекрасное журналистское чутье, но Веласкес прав. Ты слишком эмоционально вовлечена в это дело. Я не хочу подливать масло в огонь.

– Но вы не можете меня уволить! Я работаю бесплатно!

– Ты сделаешь перерыв, возьмешь тайм-аут. Вернешься в университет. Я серьезно! Успокоишься, подумаешь, сходишь к психиатру, если нужно. Но ты не будешь писать никакую статью о серийных убийцах, не будешь выслеживать семьи погибших, и даже духу твоего не будет в этом здании, пока я не разрешу.

– Мой дух может переселиться в здание напротив. Или обратиться в «Ридер».

– Попробуй. Я позвоню и предупрежу, что с тобой дела лучше не иметь.

– Это несправедливо!

– Именно так. Придется подчиниться. Ты сможешь сюда вернуться, только когда полностью успокоишься. Я понятно говорю?

– Так точно, сэр! – Кирби даже не скрывает горькой иронии. Поднимается, собираясь уходить.

– Эй, детка! – приподнимается и Дэн. – По кофейку? Поговорим? Я на твоей стороне.

«Он же должен чувствовать себя плохо», – злится Кирби. Как кусок дерьма, теплого и размазанного по ветровому стеклу машины бывшей жены.

– Уж точно не с тобой! – Она гордо вышагивает из комнаты.

Харпер 20 августа 1932

Харпер заходит за Эттой после смены, и они вместе возвращаются в Дом. Он всегда завязывает ей глаза, каждый раз выбирает новый маршрут. Потом провожает до улицы, где располагается ее съемная квартира. У нее новая соседка. По словам Этты, Молли съехала после того случая со спагетти в ресторане.

Благодаря ей он хотя бы ненадолго отвлекается от постоянного беспокойства и тревоги. Скольжение, стоны и накрывающая с головой жаркая волна сексуального удовлетворения поглощают все остальные ощущения. Когда он погружается в нее и начинает возбуждаться, испаряются мысли о том, как он что-то перепутал на карте и ошибся с Кэтрин, которая на самом деле была лишена сияния. Он убил ее быстро и совершенно равнодушно – просто всадил нож между ребрами, прямо в сердце. Вопреки обычному ритуалу ничего не взял и ничего не оставил на теле.

Почти машинально вернулся в прошлое, нашел ее в парке во время праздничного салюта и снял заколочку с волос. Маленькая она действительно светилась. Должен ли он был предупредить, что со временем девочка утратит это свойство? Он сам во всем виноват: не стоило начинать охоту во времени задом наперед.

Трахаются они в гостиной, наверх Этту он не пускает. В туалет по-маленькому ей приходится ходить в кухонную раковину. Она не перестает курить и разговаривать, даже когда писает, задрав платье и примостившись на корточках. Все время что-нибудь рассказывает ему. О своих родителях. О шахтере из Адирондакса, который отхаркивает слизь, смешанную с угольной пылью и кровью. И о мертворожденном младенце. А сегодня делали ампутацию: мальчонка застрял ногой в сломанной водосточной решетке. «Бедненький!» – говорит она, по-прежнему улыбаясь. Она не смолкает ни на минуту и все делает сама, так что ему даже не приходится просить ее нагнуться и задрать юбку.

– Давай сходим куда-нибудь, – просит она, когда он кончает и отталкивается от нее. – Ну правда, зачем ты меня дразнишь? – Она опускает руку ему за пояс, словно намекая, что теперь его очередь доставить ей удовольствие.

– Чего бы ты хотела?

– Чего-нибудь необычного. Сам решай, мне все равно.

Долго сомневаться не приходится, идея увлекает обоих.

Они совершают кратковременные прогулки, не то что в первый раз. Полчаса, минут двадцать, не забираясь далеко. Однажды подходят к скоростному шоссе, и Этта упирается подбородком ему в плечо, отворачивая лицо от грохота и пыли. В другой раз хлопает в ладоши и подпрыгивает на носочках в женском восторге при виде крутящегося барабана стиральной машины в прачечной самообслуживания. Напускная бравада призвана продемонстрировать, как им хорошо вместе. Ей нужно убедить его, что она именно та женщина, которую он может сделать счастливой. Однако он прекрасно знает ее гнилую натуру.

А вдруг это действительно возможно? И Кэтрин была последней жертвой? Может, все девушки утратили сияние, и он свободен? Но, когда он поднимается в Комнату, та по-прежнему жива и гудит. И эта проклятая медсестра никак не угомонится. Выскользнув из белого халатика, она трется голой грудью о его руку с закатанным рукавом рубашки и спрашивает противным детским голоском:

– А это трудно? Может, там, наверху, есть шкала, как на термостате, где ты переводишь время?

– Это касается только меня.

– Но ты можешь сказать мне, как это делается.

– Нужен ключ. И воля, чтобы повернуть время в нужный год.

– Можно мне попробовать? – не успокаивается Этта.

– Тебе не по зубам.

– Так же, как комната наверху?

– Я же просил тебя прекратить расспросы.