Сияющий вакуум

Тупо глядя на инвалидное кресло, осторожно протискивающееся между дверными створками, Филипп неожиданно припомнил последние слова Эрвина Каина: «Воздержись от соблазна, как бы ласково тебя ни приглашали, не ходи в будущее. Не ходи, Филипп Костелюк. Не ходи. Худо будет».

Воспоминание было крайне неприятно. Но он отбросил это воспоминание и сказал себе твердо: «Во- первых, если бы я не сделал этого шага, то Марс бы погиб. А вместе с Марсом погибла бы надежда на спасение от семян. Во-вторых, я пока что пошел не в будущее, а в прошлое. Я получу новый ЛИБ, а там посмотрим, куда лучше будет направиться. Но даже если я и приму предложение этих мерзких коротышек, то буду жить еще триста лет, и за это время уж наверное смогу исправить свою ошибку. Триста, конечно, не двадцать тысяч, но триста все-таки не семьдесят и не девяносто. К тому же я становлюсь там, в будущем, правителем всей планеты!»

Принесенные приборы остались в номере. На столе была расстелена большая белая салфетка, и на ней лежали семь маленьких аппаратов. Это был результат большой и кропотливой работы шпионов. Все они были вынуты инвалидами-шпионами из голов умерщвленных подопытных обезьян.

Никогда раньше Филипп не видел ЛИБ снаружи. Приборчик всегда находился внутри его головы и являлся больше его сущностью, мыслью, частью души, нежели материальным предметом. Смотреть на кристаллы пристально оказалось неприятно. ЛИБ являл собой нечто среднее между зубной щеткой без ручки и осколком снаряда, который хирург только что вытащил из тела умирающего солдата.

Постояв немного над столом, Филипп накрыл салфеткой свои трофеи и, подвинув Миладу, опустился В постель. Обезьяна шимпанзе, сжимая прутья клетки в своих длинных пальцах, мокрыми большими глазами смотрела на него. Филипп хотел сказать обезьяне что-нибудь доброе, но не стал. Он лег на спину и сразу уснул.

* * *

Операцию по экспериментальному вживлению ЛИБа в голову обезьяны произвели ранним утром, после очистки клетки, но перед кормлением. Точно по инструкции коротышки Филипп зажал голову шимпанзе между своими коленями и, вставив в волосатое ухо приборчик, сильно протолкнул его внутрь большим пальцем. Обезьяна только судорожно всхлипнула.

— Ничего, ничего, — сказал Филипп Костелюк, водворяя животное в клетку. — Потерпи, малыш. Я возьму тебя с собой в будущее. — Он покосился на все еще лежащую в постели Миладу. Случайно получилось, что сказанное относилось равно и к женщине, и к обезьяне. — Да, я возьму тебя! — повторил он. — Там мы будем вместе с тобой управлять миром.

После того как Филипп закрыл клетку, обезьяна сидела на полу, раскачивалась и обеими руками закрывала уши. У нее явно болела голова. Филипп подошел к окну. Было утро.

Небо над Парижем серое, низкое, но дождя нет. Филипп поискал среди нагромождения зданий Эйфелеву башню и не нашел. Город, построенный на месте старого Парижа, отсвечивал синим и матово-белым стеклом, сырые бетонные закругления и быстро проржавевшие гигантские сваи не производили впечатления надежности. Казалось, что все это может обвалиться, рухнуть и похоронить под собой новое, послевоенное поколение парижан.

— Как глупо! — сказал Филипп, обращаясь к жене. — Ведь нет никакой башни! Милада, скажи на милость, где ты там видела Эйфелеву башню?

Стекло было закопченным, и он потер его пальцем, посмотрел. С самой первой минуты, когда Филипп Костелюк вступил на мокрый тротуар Парижа и выдохнул из легких остатки наркотического дыма, он испытывал сильное беспокойство. Он гнал от себя гнетущее чувство, но оно только вырастало.

Беспокойство ослабляло Филиппа, делало его движения вялыми, а слова тупыми. Он будто чего-то ждал. Чего-то очень неприятного. И в эту минуту, роясь взглядом в кривых лабиринтах города в поисках пропавшей Эйфелевой башни, он увидел то, чего ждал. На стене рядом появилась яркая красная точка. Точка перемещалась. Она скользнула по раме и оказалась на его пижамной куртке, на его собственном плече.

Даже не осознав, что происходит, Филипп рухнул на пол под прикрытие подоконника. Пуля, выпущенная из винтовки с лазерным прицелом, пробила зеркало за его спиной и вошла глубоко в стену. Вторая пуля попала в голову несчастной обезьяны. Кровь забрызгала стены и постель.

Когда Филипп наконец оторвал голову от гнилого паркетного пола и посмотрел, то увидел, что шимпанзе мертв. Обезьяна не мучилась, умерла мгновенно.

— А ее и не было, башни! — сказала Милада, краем простыни стирая со своей щеки обезьянью кровь. — Я себе ее просто вообразила. Размечталась.

Милада поднялась с продавленной постели, ленивым движением отшвырнув простыню, и потянулась к своей одежде. Натянув платье, она подошла к зеркалу и потрогала дырку от пули пальцем.

— Извини, Филипп, но я не знала, что за нами опять охота. Кто же это пытается нас убить?

НА КЛАДБИЩЕ

Взвесить происшедшее не было времени. Кроме того прибора, что находился в голове Филиппа, в мире были только два образца. И оба образца недоступны.

В тот же вечер представилась возможность завладеть одним из приборов.