Сияние

То, что вы увидели в этой комнате, погружённой в тени, в этом тихом углу Всепланетной выставки, куда каждый камешек послал своих представителей, чтобы встать под знаменем и помахать, представляет собой тело Северин Анк. Все её кусочки, выложенные на всеобщее обозрение. Они не живут – мы не Виктор Франкенштейн и не желаем им становиться, – но с виду напоминают женщину, которую мы когда-то знали. Посмотрите на неё.

А теперь посмотрите на мою руку. Я её подниму. И взгляните на ваши руки. Сколько из вас носят перчатки? Одна перчатка? Две? Всё больше и больше с каждым годом. Ибо космос не просто гладкая и тёмная субстанция, что перетекает меж нашей землёй и утренней звездой – звездой Люцифера, вечно бунтующей против небесного порядка. Он густой, он раздутый, его разорванные протеины так и носятся в черноте, словно пена – словно молоко, разлитое меж звёзд. И в этом квантовом молоке сколько пузырьков могут появиться и лопнуть; сколько неудачных вселенных, зачатых вечно спящими матерями, могут пышно разрастись и взорваться? Может, Венера – это якорь, где встречаются все формы волн в сияющем алом море, где молоко творения взбивается в пену, и мы по незнанию своему всё разграбили и с жадностью проглотили. Может быть, в каждой капле молока спрятан мир, высосанный из груди перламутрово-блестящего существа, похожего на кита. Может, в одном из этих миров Венера похожа не на богатую водоёмами сестру Эдема, а на далёкий ад из пара и камня, безжизненный, обожжённый. Может быть, вы выпили молоко этого мира – или оно досталось мне, и желудок мой его уничтожил. Может быть, пенка вероятностного молока, что капает из рта младенца – это всё, что отделяет наш мир от других. Может быть, жители посёлка Адонис выпили так много первоначального молока, что уподобились великим матерям.

Во снах ко мне приходит море. Всегда – лишь море.

Может быть, мы все – лишь кусочки. Но мы соединяемся друг с другом, творя нечто, напоминающее пролог.

Ступайте на Выставку. На свет. Вдохните лунный воздух. Ешьте, пейте и будьте счастливы, ибо вы достигли конца – который на самом деле не конец.

«Воющий» и «Повелитель мира»

КИНОПЛЁНКА, СНЯТАЯ В ЭНИО, НА МАРСЕ

ИНТ. Кинотеатр. Сиденья излучают свечение – тёмно-красное, как сердце. Ангелочки с головами рыб обрамляют экран. СЕВЕРИН АНК сидит в одном из кресел, вся мокрая. Она выглядит сбитой с толку, расстроенной. Она дрожит, её зубы стучат. Она поворачивается, пытаясь увидеть, есть ли в театре ещё кто-то, но больше никого нет. Когда она снова садится прямо, на соседнем месте оказывается мистер Бергамот, зелёный мультяшный осьминог в гетрах и с моноклем.]

СЕВЕРИН

Дядя Толмадж?

МИСТЕР БЕРГАМОТ

Увы, нет. Но это моё самое любимое тело из всех, которые ты помнишь. Мне нравятся его отростки. [МИСТЕР БЕРГАМОТ машет щупальцами.] Можно угостить тебя попкорном?

СЕВЕРИН

Кто ты такой?

БЕРГАМОТ