Сияние

[СЕВЕРИН АНК идёт рука об руку с КЛОТИЛЬДОЙ ШАРБОННО по Усаги-авеню в Титоне. Вокруг них повсюду сверкают рождественские фонари. Позади виднеется театр «Актеон», над которым в ночном небе неистово вертятся лучи прожекторов. КЛОТИЛЬДА и СЕВЕРИН кутаются в пушистые шубы. Их лица обрамляют одинаковые меха. ПЕРСИВАЛЬ АНК идёт по улице задом наперёд и снимает их настолько ровно, насколько это позволяет его камера, Клара. СЕВЕРИН высасывает начинку из блина, купленного у разносчика. Лицо у КЛОТИЛЬДЫ угрюмое. Она почёсывает мочки ушей с рубиновыми серёжками. Она покинет ПЕРСИВАЛЯ И СЕВЕРИН ещё до конца месяца.]

ПЕРСИВАЛЬ

Как тебе понравился фильм, тыковка?

СЕВЕРИН

Никакая я не тыковка!

КЛОТИЛЬДА

Ещё какая. Если мы вставим тебе в голову свечку, превратишься в Светильник Джека [47].

СЕВЕРИН

Фуу! Мама, в моей голове нет места для свечки.

ПЕРСИВАЛЬ

Ну ладно, ты точно не тыковка, и мы определённо не станем засовывать тебе в голову свечи, делать из тебя пирог или превращать в карету в полночь. А теперь скажи, тебе понравилось папино кино? Он его сделал для тебя одной, это его первый детский фильм.

СЕВЕРИН

[долгая пауза] Нет.

ПЕРСИВАЛЬ

Но ты в нём такая чудесная, милая моя! Разве тебе не было весело сниматься в той маленькой роли? Разве не приятно увидеть себя на огромном-преогромном экране?

СЕВЕРИН

[начинает рыдать] Папа, прости! Но взаправду не бывает такого, чтобы осьминоги разговаривали, носили очки и гетры. Это всего лишь дядя Толмадж в костюме с приклеенными блёстками. Я никогда не повстречаю говорящего осьминога, такого, как мистер Бергамот, никогда-никогда! [Слёзы катятся по щекам СЕВЕРИН прямо на её блин. Она вытирает лицо меховым рукавом, шмыгает носом от холода.] Это сплошная глупость, только и всего.

«Тёмно-синий дьявол»: Дама, о которой идёт речь

Досье: 14 декабря 1961 г.

– Мистер Сент-Джон, меня зовут Цитера Брасс, – сказала дама, о которой идёт речь, пожимая мою руку на манер рекламного агента, пока «тэлбот» ехал себе спокойненько, как и полагается ехать через особенно неприятную толпу отбойщиков, направляясь в бурлящее от денежных потоков сердце делового квартала Те-Деума.

Она позволила мне поесть. Она позволила мне выпить. Рассказывая об этом, я чувствую примерно то же самое, что чувствовал бы, рассказывая о первоклассном перетрахе. Это личное, извращенец, иди-ка прогуляйся. Что я делаю со своим пищеводом, касается только меня. Я пробубнил своё имя в ответ Цитере Брасс. Я не стремлюсь его произносить слишком уж часто. Это имя почти что не моё. Оно мне не впору, как пальто с чужого плеча. Слишком просторное имя для парня вроде меня. Слишком известное, слишком замысловатое, слишком велик шанс, что кто-то окинет меня взглядом с головы до ног и извергнет то, чего я страшусь: «А, тот самый!» Но мисс Брасс уже знала, кто я такой. Она бы меня не сцапала, не будь я тем, кто я есть, так что мы с нею могли просто сидеть рядом, и каждый был в курсе относительно того, что мы знали. Только вот у неё было преимущество: я-то ничегошеньки о ней не знал. Ненавижу такое. Это противно моей природе. Я коллекционирую сведения.

– Американка? – спросил я и глотнул ещё её бурбона.

Она кивнула; едва шевельнула подбородком, но это всё же был кивок.

– Сенека.

Ну да. Точно. Я-то думал про сиу, но, чёрт возьми, американцы для меня все одинаковые.

– Я бывал в Нации в детстве. Прошёлся с экскурсией по залам и землям Лиги. Поздоровался за руку с парочкой судей. Мне там больше понравилось, чем в Штатах.

– М-м-м-м, – ответила моя длинноногая дама, не сводя глаз с какого-то малого в маске в виде рыбьей морды, прыгающего рядом с лимузином, словно особенно неуместный восклицательный знак.

– Сам-то я вообще никто. Даже не знаю, на каком шарике родился. Провёл какое-то время на Венере, ясное дело. Надолго застрял на Луне, и это был унылый период, как целый год Великого Поста. Ну и побывать успел практически везде. Если сосчитать все орбиты, где я повесил шляпу на гвоздь, то я был подданным четырёх разных Корон; гражданином Китая, Франции и Аргентины; и невольником на Ио – думаю, в строгом смысле слова это сделало меня итальянцем, – но всего на месяц.

Поглядите-ка на меня. Собиратель сведений, изливаю свою никчёмную биографию даме лишь по той причине, что её милые бронзовые коленки выглядели предзнаменованием второго пришествия. Мне не надо было ничего говорить. Я мог бы наслаждаться «тэлботом», тишиной и выпивкой. У Цитеры Брасс где-то лежала папка, в которой было записано всё. Она была из тех бабёнок, чья работа – раскладывать всё по папкам. Хранить секреты, разложенные рядком, от зарплаты до зарплаты. И всё же я, устроившись на кожаном сиденье цвета цыплячьего жира, пытался ей понравиться.