Сияние

– С сигналом Отбоя состоится вылет из пушки. – Ну разумеется, сперва ритуалы, потом – дела. – Ракета отвезёт вас на Плутон. Там живёт один из членов экипажа «Моллюска»; мы так поняли, он далеко продвинулся в моральном разложении. Живёт под псевдонимом, редко бывает трезвым, хочет, большей частью, чтобы его оставили в покое. У вас двоих должно найтись много общего. В папке всё есть. По пути у вас будет предостаточно времени для чтения. – Меланхолия помедлила. Провела рукой по своей бритой на монашеский лад голове. – Да ладно, – продолжила моя начальница шёпотом. Взяла меня за запястье, выше перчатки. – Разве вам никогда не хотелось узнать, чем закончилась эта история?

Я взял папку. Я вошёл в лифт с Цитерой Брасс. Она выглядела такой самодовольной, что мне захотелось ей врезать. Когда двери лифтового пузыря закрылись, я услышал треск включившегося радио. Первые запыхавшиеся реплики вышедшей в этом месяце серии «Сколько миль до Вавилона?», мыльной аудиооперы, которую любили все, кроме меня, преследовали нас вдоль всей башни Меланхолия до самого первого этажа.

«О, Веспертина, я разыщу тебя даже на вершинах ониксовых башен Эришкегаля! Не теряй надежды! Ещё одна ночь, и мы наконец-то будем вместе… увы, ночи на Венере длинные, словно годы…»

Нет таких сливок, которые богачи не сняли бы с молока.

Отбой

Утренний Уран избирают жеребьёвкой. Он носит императорскую корону, какой она могла бы отразиться в кривом зеркале, и там, где оригинал украшают Рубин Чёрного Принца и лучший жемчуг Лиззи Первой, в его головном уборе дерзко сияют электрические лампочки: звёзды, которые то загораются, то гаснут. На нём отороченный искусственным мехом мундир и макинтош из чёрной фальшткани, от которого несёт потом и кровью предыдущих Уранов. На фальши мелом и маслом нарисованы лица: титаны и боги в виде фигурок из палочек. Анонимные руки защёлкивают белый воротник на его шее: кольца.

Уран полон веселья. Собрание прихожан брызжет ему на лицо синей краской. Она стекает по его щекам, собирается бусинками на ресницах. Он простирает руки, манит к себе великодушным жестом – это движение всегда такое плавное и уверенное. Уран, каждый Уран множество раз его видит, прежде чем ему приходится самому это совершать.

К нему подходят женщины и мужчины. Двадцать семь. Титания, Оберон и Пак одеты в мерцающую зелёную фальшткань, и в волосах у них ежевика. На Ариэле и Умбриэле длинные серебристые вуали, а под ними – ярко-красные трико. Затем девы: великая Миранда, закутанная в паруса, увешанная золотыми кинжалами Джульетта, Корделия и Офелия, Крессида и Порция, Дездемона и Бьянка – все танцуют en pointe [51], не страшась боли, их распущенные длинные волосы неистово развеваются. Решительно ступает Просперо с посохом и книгой. Маленькие дети играют луны: Белинду, Сикораксу, Фердинанда, Сетебоса, Стефано, Мэб, Тринкуло, Франциско, Маргариту, Розалинду, Калибана, Пердиту; все скачут позади него, точно средневековые танцоры, следующие за Смертью. Карапуз Купидон стреляет из пустого янтарного лука снова и снова, целясь в каждого встречного. Уран окружён своими лунами, своим гаремом, своей семьёй.

Спутники швыряют гирлянды дождевых жемчужин, сушёных крокусовых креветок, сморчков и диких цветов варуна, оттенком напоминающих румянец и растущих на снежных дюнах Моря Короля Георга, Океана Тельхинов, Пруда Фурий и Гершеллины, просторных тёмных водоёмов этого мира.

Титания выходит из круга танцующих, хотя её выход – часть танца, а не что-то отдельное от него. В её волшебной короне мерцают осколки светостекла. На её зелёном платье, собранном из побегов плюща, такой же грубоватый набросок, как на макинтоше Урана: великие каньоны луны, носящей то же имя, процветающие фермы и шахтёрские города виднеются на её бедре, на груди, на спине. Она протягивает руку Урану; тот прижимает её к щеке. Она пышна и плодородна; он – бог воздуха и холода. Она кланяется ему, он кланяется ей. Они танцуют – не резвятся, наполовину импровизируя, как впавшие в экстаз прочие луны, но движутся согласно правилам, как оба (кем бы они ни были в эту ночь или другие ночи) танцевали дома до того, как закрыли глаза и, доверившись пушкам, полетели на край небес. Они осторожны, они напряжены и держатся на расстоянии друг от друга, их ноги ступают точно. Он ведёт, она подчиняется. Уран говорит на пиджине, местном арго шахтёров и картёжников: певучей катавасии из безупречного английского, маньчжурского, русского, пенджабского, французского и прочих языков, которые уранцы подбирали, как игрушки, пробовали на зуб, трясли и прикладывали к уху.

УРАН – ТИТАНИИ: Эге-гей, моя ларкхи, дифуцзинь моя, моя мадмуабелль, жё лягу на бок рядом с тобой, будем мы совладельцами нераздельными, сюр-ля-ву. Повеселишься со мною чуток, кеске-да?