Сияние

[СЕВЕРИН кладёт руку на перила балкона. Коралл под её пальцами сморщивается и отодвигается в сторону. Она выглядит измождённой – под глазами тёмные круги, кожа как будто истончилась.]

СЕВЕРИН

Тишина – самая редкая ценность на Энки. Ухо никогда не отдыхает; двигатели, которые своим рёвом оживляют город, зовут и отвечают, зовут и отвечают, и нет этому конца.

А что же слышно из дома? Ничего. Нептун, номинально являющийся французской колонией, сегодня ночью пройдёт мимо Солнца, и радиосвязь с Землёй прервётся приблизительно на семьдесят два года. Голоса умолкнут. Единственные новости будут доставлять одинокие корабли, пробираясь сквозь черноту самой длинной из дорог. Они не услышат никакого грохота войны, звона венских сабель или треска английских пистолетов. Если в Париже снова сменится правительство, они узнают о случившемся слишком поздно, чтобы это имело какую-то важность. Никто не узнает, победит ли Тибальт Невидимого Гусара на этот раз, или Доктор Груэл наконец-то преуспеет и сделает Веспертину своей невестой, своей жертвой. Всё это случится без нас.

Я говорю «нас». Конечно, есть пассажирский лайнер, который отходит до того, как линии прервутся. Последний шанс покинуть судно ради цивилизации. По правде говоря, я ещё не решила, поеду ли на нём. Моя съёмочная группа отправляется домой. Билеты у них в нагрудных карманах, каюты забронированы, шампанское уже охлаждается в серебряных ведёрках под полированными иллюминаторами. Марианна, Амандина, Макс, Маргарета, Сантьяго, Гораций, Конрад. Даже мой Раз устал пинать снежки в этой заледеневшей заднице вселенной.

Но как же я? А я не знаю. Я обнаружила себя в конце этого путешествия, которое наметила после смерти дорогого дяди Таддеуса – сколько же у меня было дядьёв? Похоже, каждый мужчина на Луне был моим придирчивым старым дядюшкой разок-другой. Полагаю, это погребальный марш, способный продлиться дольше снов Гадеса. Сатурн, снова Марс, и опять к Нептуну. И я не знаю, закончен ли мой путь. Всегда можно отправиться куда-то ещё. Пока не оказываешься в конце.

[ЛЕВАЯ ПАНОРАМА демонстрирует залитый тёплым светом интерьер помещения по правому борту Энки. Женщины в платьях с переливчатыми кринолинами, достаточно широкими, чтобы под ними могла спрятаться маленькая армия, прижимают руки к стеклу; дождевые капли стекают вдоль их сухих ладоней. Женщины, мужчины и дети одеты в оттенки синего и зелёного – морские оттенки, цвета глубин, и бирюза каждой розетки, изумруд каждой броши нанесены на плёнку вручную кадр за кадром, как делали на студии «Вираго» в старые добрые времена, как делала Клотильда Шарбонно. Одежду выбрали для праздничного вечера: старомодная, семидесятилетней давности, выкопанная из бабушкиного приданого и кофров с костюмами, в точности как их собственная одежда, сшитая сегодня, будет на семьдесят лет отставать от la mode, когда Земля снова окажется близко. Позвякивание люстр похоже на щебет морских птиц, и слышится музыка – клавесины, струнные и барабаны, – но звучит она резко и металлически из-за толщины стекла.]

СЕВЕРИН (голос за кадром)

Сегодня вечером Энки танцует. До восхода Тритона я тоже буду танцевать. Это не та ночь, которую можно провести в четырёх стенах, уютно устроившись с трубкой, книжкой и бокалом. Это конец света, но ещё и новое начало. Это бал Золушки. И в полночь Нептун сбежит от своего принца во мрак, оставив безымянную, одинокую туфельку своих последних радиотрансляций брошенной на звёздном крыльце.

И какие это трансляции: они убили нереиду, которая была полна икры.

[НАПЛЫВ к рыболовецкому судну, размером приблизительно с остров Уайт, на борту которого копошатся тысячи нереидоловов – мускулистых, с обледенелыми бородами, профессиональных охотников, которые выследили и убили существо, а теперь затаскивают его на борт с помощью кранов и гидравлических подъёмников.]

Может быть, они за всю оставшуюся жизнь не поймают больше ни одной, но для них и этой достаточно. Они незлобивые Ахавы, живут ради погони, и сердца этих мужчин и женщин ускоряют биение, лишь когда раздаётся оглушительная фаготовая песнь их жертвы.