Сияние

[СЕВЕРИН глядит на разгулявшийся шторм. На стеклянный колокол падают хлопья пены.] Атлантида, тот великий плавучий город, где люди сделались такими красивыми и мудрыми, такими сильными и умелыми, что изобрели цивилизацию. Изобрели саму жизнь, в смысле канализации и храмов с фризами, налогообложения и податливых законов, гекатомб и публичных спортивных состязаний. И море поглотило этот город, если пожелаете так рассказывать эту историю, если нравится, чтобы её так рассказывали вам, ибо, вы же понимаете… людям не по себе от историй, в которых нет наказания. Ничто хорошее не длится вечно, поскольку люди ужасны, и мы чувствуем – мы чувствуем! – что если бы не эта присущая нам ужасность, мы бы успели забраться гораздо дальше. Больше всего сделать. И лучше. Мы превратились в сборище неудачников с той поры, как Платон в первый раз подавился оливкой. Так что нет ничего удивительного в том, что каждый из нас по отдельности терпит неудачи – когда мы уклоняемся от долга, когда мы ненавидим родителей, когда сбегаем из дома, когда напиваемся каждую ночь, когда теряем любовь… в особенности когда теряем любовь. Ибо мы ведь имеем полное право жить в хрустальных дворцах Атлантиды или в пентхаусе Вавилонской башни, не так ли? В сравнении с прочим наши отдельные провалы незначительны. Они просто часть общего узора, изображающего то, насколько человек отвратителен. Мы добавляем свои маленькие катастрофы к прекрасной картине, где изображена одна великая катастрофа, так что причинно-следственная связь не нарушается. Такое вот равновесие. Мы терпим неудачи, потому что судьба у нас такая. В этом нет нашей вины. К примеру, подумайте о рае, которого у нас нет.

Но Атлантиды ведь никогда не существовало, мои дорогие. Ни Вавилона, ни Шангри-Ла. Существовал остров Санторин, а также визиготы и великий сдвиг гласных, но вам бы ни чуточки не захотелось жить на древнем Санторине [65]. А у Прозерпины ничего не вышло, потому что на Плутоне чертовски трудно выращивать что-то кроме цветов, и землетрясения случаются везде, где есть кора и ядро.

АМАНДИНА

Но ты признаёшь, что города могут исчезать. И не существует историй об обнаружении людей, везде речь только о руинах.

СЕВЕРИН

Признаю. Если тебе от этого радостно.

АМАНДИНА

Но исчезают они не до конца. Кое-что всегда остаётся. Руины, да, чувство утраты, и потёки этой чудовищной жидкости повсюду – но и кое-что ещё. Всё происходит на протяжении одной ночи. Теперь уже трижды. Наступает радиомолчание, а потом город берут и вырезают из земли. Вместо него… появляется что-то новое. Я слыхала, что в Прозерпине был голос. Если туда пойти, если встать там, где должны были стоять те люди, под сумеречным небом, можно услышать голос. Женский голос.

СЕВЕРИН

[Выгибает бровь дугой.] Да. Я, знаешь ли, видела этот фильм.

ЭРАЗМО

Но Перси откуда-то это взял. Он ничего не придумал. Винче привнесла драконов, вампиров и всё прочее, но Перси хотел снять этот фильм, потому что история уже витала в воздухе. Я её слышал на заднем дворе студии. Я её слышал повсюду. Голос, повторяющий одно и то же слово.

ЭРАЗМО И АМАНДИНА

Канзас.

СЕВЕРИН

Но никому не разрешают по-настоящему посещать Прозерпину. Так откуда же люди узнали, что какой-то голос это произносит? Или вообще что-то произносит? В любом случае, это чушь. И что, чёрт возьми, означает слово «Канзас»?

ЭРАЗМО

В Энио, на Марсе… ох, Ринни, не смотри на меня так! Разве может быть лучшая ночь для того, чтобы рассказывать друг другу истории о привидениях, сидя у костра? И разве бывает лучший костёр, чем город, в котором разожгли все огни, празднуя погружение во тьму? Странные дела ведь случаются, ты знаешь. Не всё в этой вселенной cinéma vérité [66]!

СЕВЕРИН

Ты ведь не собираешься на самом деле рассказывать историю с привидением, а? может, мне стоит пойти и поглядеть, как там идёт подготовка к Нептунианскому Часу Разгула Преступности и Неуёмного Веселья.

ЭРАЗМО

Цыц. У тебя нет права голоса. Итак. Энио был марсианской факторией возле китайско-русской границы, окружённой кенгуриными ранчо, борделями, притонами для игры в кости и горными выработками. Хорошие времена для всех! И в одну ночь он взял да и пропал. Окна разбиты, здания в руинах, как будто кто-то взял их за крыши, выдернул из земли, а потом уронил. На двадцать футов в высоту разбрызгано мальцовое молоко или что-то вроде него, словно потёки крови или граффити. Ни трупов. Ни крови. Но кое-что другое.

[ЭРАЗМО останавливается. Щипает СЕВЕРИН за колено и ухмыляется, бросив на неё косой взгляд.] Хочешь, чтобы я остановился? [Она ничего не говорит. Её губы чуть приоткрыты.] Ну ладно. Пусть в протокол занесут, что мисс Анк захотела послушать историю с привидениями. Эта ещё менее достоверная, чем голос, который кричит «Канзас» на дальнем краю изведанного космоса. Я слышал – всего пару раз, но слышал, – что в центре города, где когда-то стояла колонка, марсианские констебли нашли плёнку. Киноплёнку. Она просто лежала в пыли, покрытая молоком.

СЕВЕРИН

И? Что на ней было?

АМАНДИНА