Сияние

Она повторяла, что мне не стоит приходить, и тогда я понимал, что она рада моему появлению. Я накрывал на стол, готовил рис по ее любимому рецепту, с уксусом и зернышками ванили. Я прекрасно ориентировался на кухне, отлично знал, как и что делать. Я умел обращаться с духовкой, осторожно разворачивал ботву, чтобы показалась репа, правильно накрывал на стол: образцовая жена, да и только. Одним словом, я делал все, чего не делал никогда, пока мы жили вместе. Я показал себя самым ужасным мужем, которого только можно вообразить. Порой я ловил ее взгляд – так пролетает легкое перышко. Наступал вечер, за окнами влажными ломтями опускалась темнота, на перекрестке, как всегда, толкались машины, листья эрики на мгновение становились синеватыми.

Когда я вспоминаю об этом теперь, я вдруг замираю посреди дороги и спрашиваю себя: почему эти минуты не могли длиться вечно? Возможно, настоящий брак заключается именно в этом: двое заботятся друг о друге, пока осень не сменит зима.

Одно деревце в саду стало слабеть, и все лето мы пытались его спасти. Солнце подкарауливало за дверью, точно демон, обозлившийся на обитателей дома. К счастью, в саду было много тени. В последние годы для нас светил только один солнечный лучик. Ицуми, прикрываясь полями шляпы и сверкая стеклами темных очков, подсказывала, что делать, а я старался выполнить все ее указания: обрезал засохшие ветки, окапывал землю вокруг ствола, подливал удобрения. Эта возня отвлекала, мы забывали о том, что Ицуми больна.

Потом у нее началось обострение. Все случилось внезапно и проходило очень болезненно. Проснувшись однажды утром, она снова обнаружила на лице красные пятна, и больше они не сходили. Как-то раз после работы в саду я, весь потный, присел на диван, а когда встал, то обнаружил, что к моей голой спине прилипли ее выпавшие волосы.

Теперь я оставался у нее ночевать. У Ицуми все болело, она снова не могла нормально сходить в туалет. У нее изменился голос, – казалось, в ней кто-то хрипит, точно голос записан на пленку. Я колол ей кортизон, но ничего не помогало.

Она стала неряшливой и молчаливой. Волчица бросалась на дверь, прогрызала решетки, которые должны были обезопасить жильцов. Глаза Ицуми покраснели и налились страхом. Руки казались маленькими крючками. Я никогда не видел, чтобы она плакала от боли. Я помогал ей одеться, поддерживал при ходьбе. Распотрошил письменный стол в ее комнате и превратил его в алтарь лекарств. Это было последнее, что я мог сделать для нашего брака.

Я проводил Кхандру Нирал до двери и посмотрел в темноту лестничного проема. Там, наверху, отдыхала Ицуми. Мы тихонько заговорили о возможности пересадки почки.

Но я не успел ничего предпринять. Мы даже не выбрали тип лечения. Донора найти не удалось, а симптомы нарастали как снежный ком. Мы едва поспевали за ними, сменяя лекарства одно за другим.

Я старался не оставлять ее одну, забегал домой, проверял почтовый ящик, прослушивал автоответчик, принимал душ и мчался назад.

Все друзья разъехались, в городе мы остались одни. Я сложил одежду в чемодан и вернулся в свой бывший дом. Ицуми дрожала под толстым пуховым одеялом, скрываясь в сумерках комнаты. На дворе стояло лето, я ходил в футболке на рыбный рынок и закупал морепродукты и редкие фрукты, чтобы порадовать ее хоть чем-то.

Само собой, скоро придет и моя очередь. Чья же еще? Смогу ли я набраться смелости? Сумею ли сохранить мужество? Закройте все двери. Задерните шторы. Здесь мы мечтали, здесь мы боролись, здесь обливались пóтом. Здесь просыпались и принимались за дело. Однажды ночью Ицуми прошептала: «Пришло время рассчитаться за все» – и улыбнулась злой, не своей улыбкой. Она сама превратилась в волчицу. А тем временем на побережье негде было упасть яблоку – дороги к морю были забиты машинами, груженными разным скарбом. Только домработница продолжала приходить и протирать стол. Ицуми пожелтела, ее тело стало дряблым.

Я силился сказать, что хотел бы подарить ей рай, что мне бы очень хотелось быть настоящим мужем, а не жалким извращенцем. Я вышел из комнаты Ленни и лег рядом с ней. Я боялся. С неба сыпались алмазы. Пока она спала, я тоже дремал, когда просыпалась – протирал ей шею. Кхандра тоже уехала в отпуск, теперь у нее были муж и ребенок. Я не выходил из дому даже в магазин. Быстро добегал до угла, покупал бутылку молока и сразу обратно. Ицуми плакала. Я тоже. Она смеялась. И я. Я ставил танго, обнимал ее, качал, как ребенка. Наши запахи перемешивались. Смерть похожа на чайку, она расправляет крылья точно так же, она летит далеко-далеко над морем.

Ицуми мочится кровью – такое уже случалось. Я выбегаю на улицу как сумасшедший, ищу дежурного врача.

Потом – короткая передышка, Ицуми просыпается спокойной и завтракает как ни в чем не бывало. Спрашивает, как я. Прошло несколько месяцев с тех пор, как я слышал от нее подобный вопрос. День проходит так гладко, что кажется нитью шелка на рамке станка. Я читаю ей хайку:

Сгорела крыша.
Теперь
Можно смотреть на луну.