Сияние потухших звезд

Энкердецени Волков, сильно постаревший за годы, проведенные на Сита b, стоял в поле, нежно водил ладонью, закрытой плотным серым скафандром, по стеблям, и смотрел на возвышающийся далеко-далеко вулкан, один из крупнейших на планете. Вулкан давно спал. Уснул задолго до появления людей как вида и проснется он, возможно, много лет спустя после их исчезновения, если вообще когда-нибудь проснется. Быть может, какое-нибудь другое существо будет стоять здесь, на месте экзобиолога Волкова, устало сожалеющего о бесполезно прожитой жизни, и будет оно смотреть на взмывающие в небо столбы пепла. Не останется в памяти ни Волкова, ни долгих пяти лет изучения и селекции этих высоких цветов, хлорамидам, как их назвали ученые. Впрочем, Волков думал о том, что не нужно ждать миллионов лет. Не надо ждать вообще сколько бы то ни было. Никто не знает о хлорамидам сейчас, а уже через три дня, когда прибудет корабль Эл Тун Фарм – все данные будут засекречены, возможно и навсегда. И хлорамидам исчезнет в мрачных орбитальных лабораториях фармацевтического гиганта, превратившись в колоссально дорогие таблетки, которые могли бы спасти миллионы, но, в силу своей стоимости, спасут единицы. Разработанные на Сита b сложнейшие химические соединения – в сочетании местными микроорганизмами – способны были дать бой массе проблем сердечно-сосудистой системы. Особенно тем, что появились в последнее время из-за изменившихся условий труда и экологии некоторых планет. Беда в том, что современными болезнями кровеносных систем страдают в первую очередь бедняки, которые никогда не смогут себе позволить дорогое лекарство, созданное для высших слоев общества. Для тех, кому по средствам и так избегать подобных осложнений. А значит – все было зря. Все эти годы тяжелого, напряженного и такого вдохновенного труда. Все эти выдающиеся достижения, все то, чего заурядный экзобиолог Энкердецени Волков и не мыслил достичь, но достичь сумел. Все это – прах и пустота. Какими бы ни были возвышенными помыслы, какими бы ни были благородными цели, они теряются и гибнут, когда на пути встает экономическая выгода. И как бессмысленно это все на фоне вечного, казалось бы, вулкана, который тоже когда-то родился и, без сомнения, когда-нибудь умрет!

И ведь который уже раз! Сколько лет жизни потрачено и опять все в пустую. И так ничего и не сделано вновь. И ничего уже не осталось. Ни трудов, ни семьи, которая видела отца так мало, настолько мало, что перестала видеть в нем отца. Жена и дочь, которые никогда не поймут его, мужчину, и того, что ему нужно. Волков считал, что женщинам, связанным с потомством кровью, телом, вынашивающим его месяцами, рождающим его на свет гораздо проще – жизненная цель дается им самой природой. А вот мужчине, не имеющему таких связей со своим будущем, нужно искать ее самому, создавать память о себе своими руками, добиваться, пробивать стены и, скорее всего, разбиваться о них. Особенно, когда твоя стена – гигантская звездная империя, или, что еще хуже, транснациональная корпорация этой империей управляющая.

Что дальше? Что вообще может быть дальше? Очередной проект, еще пять-десять лет жизни, возможно, последних, и снова все только ради того, чтобы какие-то богачи стали еще богаче. Зачем это нужно, собственно, ему, Волкову? Зачем ставить себе в жизни целью обогащение, да к тому же каких-то никчемных, мерзких людей?

Вчера, после долгого нервного разговора, начальник станции Кланц, человек, больше похожий на подключенную к хозяйской сети машину, не имеющий и не желающий иметь собственного мнения, долго и недоуменно орал на Волкова.

– Ты работник! – кричал он и делал движения руками, будто хочет встать из-за стола, но не вставал. – Наемный работник! И все! Ничего больше! Что тебе сказали – то и делаешь, не нравится – увольняйся, тебя не держат!

– Ладно, – зло хрипел Волков, – уйду и формулы заберу с собой.

– А какое ты право имеешь на эти формулы? – процедил Кланц, состроив мерзкую физиономию и склонив голову.

– Я их создал! Я вырастил хлорамидам! Я его разработал, я его собрал, и я выделил из него мидацелы!

– Да неужели? Все ты? Только ты, один? А кто тебе сказал это сделать? Сделал бы ты, если бы не сказали? Кто тебе денег дал? Кто тебе людей дал – пятнадцать человек!? Сделал бы ты все сам, без денег?

Когда Кланц говорил слово деньги – глаза его блестели, увлажнялись, слово он это произносил с возбуждением и нежностью, и хотел бы оставить только для себя и очень ревновал, когда нужно было делиться им с другими.

– Все у тебя одни деньги, – с досадой прошептал Волков, не зная, что ответить.

Ведь и правда, чем он маялся до того, как к нему заглянули люди из Эл Тун? Он бы и дальше преподавал элементарные науки первокурсникам второсортного института экзобиологии, составлял научные статьи, которые разносили бы в пух и прах более именитые коллеги. Может быть и правда, вся его работа…