Читаем Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997 полностью

Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

— В принципе да. Я не знаю, я не слышал команды DEAD DOLLS, говорят, что это хардкор. А вот всё, что здесь было, я не знаю… Вот из датских команд, например, есть очень хорошая команда MOB 47, или финская TERVEET KÄDET, или RAPPIO. Сюда почему-то никто из этих команд не приезжает. Сюда не приехало ни одной панк-команды, насколько я понимаю, ни одной команды, которая представляет хардкор или спидкор. Ни одной команды, которая представляла бы современный настоящий индепенденс или андеграунд. То есть ни одной! А в основном это команды, которые играют мейнстрим, там, рок-н-ролл. Я так понимаю, что это у них такой любительский уровень или несерьёзное отношение, просто, иначе не могу понять.

— У нас тут как-то в Москве собрались две команды; это вот РАБОТА ХО, о которой я сказал, и ещё ВОСТОЧНЫЙ СИНДРОМ. Вот говорили очень много, и был высказан такой термин — третья волна андеграунда. Что бы ты мог сказать по этому поводу?

— Я не знаю. Мне кажется, у нас, по сути, нету андеграунда в настоящий момент вообще, видимо. Потому что это, в общем-то, целая культура. Если на Западе андеграунд — это определённая сеть фирм распространения кассет, кассетных альбомов и т. д. и определённых центров, которые занимаются устроительством концертов, то у нас этого вообще нет, по сути. То есть андеграунд у нас что-то означает? Это такие команды типа нас или ИНСТРУКЦИИ ПО ВЫЖИВАНИЮ… Это команды, которые полностью варятся в собственном соку, пишутся на своих фирмах. Вот мифическая фирма ГрОб-Records, на которой мы выпускаем альбомы. То есть мы не зависим практически ни от кого. Или, например, ДК, это настоящий андеграунд, я считаю. Это одна из моих любимых команд во всей стране. Вот. А у нас нет такого понятия, как волна андеграунда, потому что у нас нет никаких связей. У нас нету движения вообще. У нас, например, не было в стране панк-движения, потому что у нас панком воспринимается не то, что панком по сути является, по музыке, там, скажем, или по идеологии. У нас не было панка, у нас не было пост-панка. То есть если у некоторых на Западе всё развивается каким-то образом взаимосвязанно, то у нас этого общего развития нету, а есть какие-то маленькие определённые очаги, вокруг которых могут группироваться несколько групп.

— Ты считаешь, что поскольку нет андеграунда как такового, то в общем-то ничего и не может взорвать то, что сейчас всеми силами пропагандируется и делается?

— Нет, это невозможно. Сейчас, я так полагаю, что основная задача подпольных команд, — это самосовершенствование, скажем так, собственная духовная практика, потому что это уже ни на кого не влияет, как я понимаю. Потому что в результате последних, не то что речей, а событий, практически все социальные, политические дела, вплоть до религиозных, полностью себя дискредитировали вообще. То есть никакого доверия не то что нет, а просто быть не может. А люди ходят на концерты так просто поразвлекаться. Поэтому мы сейчас занимаемся концертной деятельностью исключительно из меркантильных, так сказать, целей. Потому что я бы с удовольствием играл в подвале для десяти людей, которые именно пришли на нас и хотят понимать, и просто любят то, что, мы делаем, и хотят просто участвовать в этом. Такие есть люди. Но в таких вот залах обычно всё, что устраивается — начиная с центров и кончая периферией, это в общем-то, коммерция, и всё. А так как мы, в общем-то, принципиально не работаем, никто вообще, то есть мы не задействованы ни в какой системе государственной, поэтому у нас единственный способ выживания — это концерты, ну и я художник-оформитель…

— Хорошо. Спасибо, старик…

Москва, 1989 год

Разговор происходил в Москве, детали его на данный момент установить не удалось, равно как и то, кто именно из знакомых Егора с ним тогда беседовал.