Сияние (СИ)

Ему хотелось в это верить, и он верил, потому что теперь, когда они вчетвером, пронёсшись сквозь сияющий знакомый туннель, вынырнули на поверхности моря и увидели огромное судно неподалёку с мельтешившими на нём людьми, Регулус знал: иногда это не бессмысленно.

День восьмидесятый

Он провёл за Аркой более двухсот лет, но лишь двенадцать последних дней практически не отходил от неё ни на шаг. Он приготовил всё необходимое: разложил еду, поставил воду, притащил кресло, хоть на это и потребовалось потратить не один час, а ещё сделал самое главное – положил прямо напротив Арки в десяти футах книгу, которую писал все эти годы, страницу за страницей каждый день, перед сном. Он был уверен: тот, кто прочтёт её, и минуты не будет сомневаться – спасение за сиянием. Ведь в этой книге была история его настоящей жизни, жизни за Аркой, где Флавиус наконец-то смог найти своё предназначение и совершить самый главный для него подвиг, о котором не напишут в газетах, но благодаря которому он сможет помочь тем, кого угораздит так же, как и его когда-то, попасть за Арку.

Он сэкономит их время и через страницы поможет понять всё самое важное, всё, что следует знать человеку, чьё первое желание будет броситься прочь. Конечно, Флавиус понимал: скорее всего, он не сможет всех уберечь от ошибки, но надеялся, что кто-то всё же обратит внимание на раскинутые перед Аркой листы бумаги или же на вбитые в землю самодельные таблички с написанными на них и казавшимися сейчас смешными, но на самом деле очень важными призывами: «Не дотрагивайся до Арки! Прочти книгу – в ней спасение». И если это сохранит хотя бы одну жизнь, то будет уже не зря.

Флавиус не мог ошибаться, он был уверен, что прав, но всё равно сомнения кружили рядом, словно рой надоедливых пчёл. Он постоянно думал о Регулусе с Гермионой, которые – Флавиус знал – подарили себя друг другу во время их последнего сияния, а теперь… Что теперь? Живы ли они? В порядке ли?

Он вспоминал нежную Элен и её опору – Джонатана, которые так мечтали стать родителями, и Флавиус не сомневался: если они выбрались, судьба обязательно подарит им дитя. Но всё ли хорошо? Смогли ли они выйти из-за сияния и начать новую жизнь?

Вылетевшая ласточкой из озарившейся светом Арки записка стала ответом. Флавиус, резко подскочив, подбежал к ней и, рухнув на колени, нетерпеливо развернул.

Вверху было одно слово: «Сияние», а чуть ниже постскриптум: «Надеемся увидеться скоро» – и подпись: «Гермиона, Регулус, Элен, Джонатан, Джек и Гарри Поттер, который уже начинает волноваться, что скоро мир забудет про него, узнав о подвиге нового Героя».

Флавиус тихо рассмеялся и свернул записку. Зажав её в кулаке, он не спеша поднялся и, вскинув подбородок, направился прямо к Арке. Он знал: они поймут уже через сутки, что ему больше не нужно быть героем, чтобы стать счастливым, обретя настоящий покой.

Ему нужно другое.

Флавиус остановился, когда ему осталось сделать последний шаг. Обернулся к медленно уходившему за горизонт солнцу и внезапно понял: небо больше не кровило закатом. Скорее протягивало ему лучистые руки, звало его, чтобы потом вместе раствориться в сиянии. И Флавиус протянул ему ладони в ответ, падая на Арку.

Он улыбался.

Ещё никогда закат не казался ему таким прекрасным.

День первый

Эти двенадцать суток прошли, словно во сне. После того, как они вместе с Регулусом и Джонатаном с Элен вынырнули на поверхность, не прошло и получаса, как их заметили и подняли на проходивший неподалёку маггловский круизный лайнер. Никто не мог понять: откуда взялись посреди безбрежного океана, недалеко от известного Бермудского треугольника, четверо людей, а они не знали, что сказать. А потом были больницы, звонки, объяснения, перелёты, снова объяснения и дом, наконец-то, родной дом, где плакали родители, где встречали друзья и пахло теплом. И Гермиона что-то говорила, опять объясняла, рассказывала о том, что пережила, но в какой-то момент выдохлась совсем и позволила Регулусу продолжить за неё. Всё это время он практически не отпускал её руки, за что она была ему от всего сердца благодарна, чувствуя, как приходит в себя.

Через неделю им удалось разыскать Джека, который впервые на их памяти был трезв, но плакал так сильно, обнимая их всех по очереди, что казалось, он выпил не меньше ведра огневиски, которое в реальной жизни, к сожалению, имело свойство заканчиваться.

А позже плакала и сама Гермиона, когда стояла рядом с могилой Рона. На соседнем надгробии было написано её имя.