Сияние снегов (сборник)

Взяв трудом у Бога льготы,
с крыл-коня не слазя,
жил поэт немецкий Гёте
при дворе у князя.

Краем дальше, часом позже

Китсу не пробиться:
чуть взошел на пожне Божьей –
и не стало Китса.

Грех стерег, шурша и пахня,

но спасала вера
в жаре зарев жоха-парня –
строгого Бодлера.

Как побитые пророки

на всемирном рынке,
были сроду одиноки
Гёльдерлин и Рильке.

Не переть же к вышней цели

сбродом, чохом, кошем.
Вот и Пушкин на дуэли
кем-то укокошен.

Всем поэтам в мире этом

жизни не хватило.
У иного под запретом
даже и могила.

Но, ни с мертвыми в траншее,

ни в камнях застенка,
не было судьбы страшнее
той, что у Шевченко.

Ни в Берлине, ни в Париже

найти не старайся:
нет душе родней и ближе
кобзаря Тараса,

кто, господской сукой-розгой

досыта заласкан,
дружбу свел с сумой сиротской
хлопчиком селянским,

кто, во цвете переехан

царскою коляской,
мукам мира вторил эхом
в пустыне Аральской,

кто, украдкой над тетрадкой,

как преступник, горбясь,
сохранил в юдоли краткой
высоту и гордость.

В жизнь-реку входил сто раз он,

не пытая брода,
аж пока не стал Тарасом
для всего народа.

Книжка-доченька, мокра ты –

строки жгутся раной.
В жизни ж нет ему награды –
женщины желанной.

Лишь во сне – у хаты вишня,

киця на приступке…
Дух-Тарас, благослови ж мя
на стихи-поступки!

Даст Господь, в четверостишьях

в души свет посею,
как мы выбрали бесстыжих
да себе ж на шею.

Мы ж свой крест никак не втащим –

тяжела деньжица.
Стало людям работящим
дома худо житься…

Уделите ж вы поэту

крохотку вниманья,
потому что в мире нету
высшего призванья.

От венчанья до скончанья,

если живы будем,
он не пан и не начальник,
а товарищ людям…

Не задумавшись, а сразу,

как с войны до дому,
я иду вослед Тарасу –
никому другому!

Вбок ведут, вихляя, тропы –

в дебри воровские
не обещанной Европы,
а больной России.

Никуда с нее не съеду –

прямиком до смерти
по Тарасовому следу,
по тернистой тверди!

Мне ж еще при строе старом,

что никак не сменим,
на всю жизнь примером стал он
и благословеньем.

1992

Лине Костенко