Сияние снегов (сборник)

Улыбнись мне еле-еле,
что была в раю хоть раз ты.
Этот рай одной недели
назывался Саулкрасты.

Там приют наш был в палатке

у смолистого залива,
чьи доверчивы повадки,
а величие сонливо.

В Саулкрасты было небо

в облаках и светлых зорях.
В Саулкрасты привкус хлеба
был от тмина прян и горек.

В Саулкрасты были сосны,

и в кустах лесной малины
были счастливы до слез мы,
оттого что так малы мы.

Там встречалася не раз нам

мавка, девочка, певунья,
чье веселым и прекрасным
было детское безумье.

В ней не бешеное пламя,

не бессмысленная ярость, –
разговаривала с пнями,
нам таинственно смеялась…

С синим небом белый парус

занят был игрою в прятки,
и под дождь нам сладко спалось
в протекающей палатке.

Нам не быть с мечтой в разлуке.

На песок, волна, плесни-ка,
увлажни нам рты и руки
вместо праздника, брусника.

Мы живем, ни с кем не ссорясь,

отрешенны и глазасты.
Неужели мы еще раз
не увидим Саулкрасты?

1972

Бах в домском соборе

Светлы старинные соборы.
В одном из них по вечерам
сиял и пел орган, который
был сам похож на Божий храм.

И там, воспряв из тьмы и праха,

крылами белыми шурша,
в слезах провеивала Баха
миротворящая душа.

Все лица превращались в лики,

все будни тлели вдалеке,
и Бах не в лунном парике,
а в звездном звоне плыл по Риге.

Он звал в завременную даль

от жизни мелочной и рьяной
и обволакивал печаль
светлоулыбчивой нирваной.

И мы, забыв про плен времен,

уняв умы, внимали скопно,
как он то жаловался скорбно,
то веселился, просветлен.

Мы были близкие у близких,

и в нас ни горечи, ни лжи,
и светом сумерек латвийских
просвечивали витражи.

И развевался светлый саван

под сводами, где выше гор
сиял и пел орган, и сам он
был как готический собор.

1972

«С далеких звезд моленьями отозван…»

С далеких звезд моленьями отозван,
к земле прирос
и с давних пор живет в лесу литовском
Исус Христос.

Знобят дожди его нагое тело,

тоскуют с ним,
и смуглота его посеверела
от здешних зим.

Его лицо знакомо в каждом доме,

где видят сны,
но тихо стонут нищие ладони
в кору сосны.

Не слыша птиц, не радуясь покою

лесных озер,
он сел на пень и жалобной рукою
щеку подпер…

Я в ту страну, лесную и речную,

во сне плыву,
но все равно я ветрено ревную
к нему Литву.

Он там сидит на пенышке сосновом

под пенье ос,
и до сих пор никем не арестован
смутьян Христос.

Про черный день в его крестьянской торбе

пяток сельдей.
Душа болит от жалости и скорби
за всех людей.

Ему б – не ложь словесного искуса,

молву б листвы…
Ну как же вы не видели Исуса
в лесах Литвы?

1970

Проклятие петру