Сияние снегов (сборник)

Я невызревший плод на урочное блюдо кладу,
я еще не пришел, и явиться меня не зовите, –
Александр Моисеевич, здравствуйте в новом году,
и да будет он годом хороших вестей и событий.

Я не знаю, как где, а в российской беде в кой-то век

захотели сойтись государственность и человечность.
Александр Моисеевич, добрый вы мой человек,
может, счастье-то все, чтобы в жизни почувствовать Вечность.

Как не верить в нее, когда сквозь тошноту бормотух

вечер, снег, Петербург ставят пьесу дворцов и каналов.
Александр Моисеевич, мудрый вы мой драматург,
неразгаданный брат неудачников и коммунаров.

Я еще не пришел, эти строки еще не сбылись,

как заря за окном, несвершенна, робка, новогодня…
Александр Моисеевич, я – Чичибабин Борис, –
я люблю Вас давно, еще больше люблю Вас сегодня.

1986

Молитва за Мыколу

Молюсь, – и молитва в листве сохранится
без фальши оттенка, –
о том, чтоб не смог улететь за границу
Мыкола Руденко.

Ему ли в безвестие тесное кануть,

пойти на измену?
Коль это случится, на сердце и память
я траур надену.

Мы вместе годами сгорали от жажды,

хоть не были рядом.
О, как мне мечталось обняться однажды
с поэтом и братом!

Ведь, как нам ни тяжко и как нам ни тошно,

есть высшее нечто,
и дом наш не дом в Конче Заспе, а то, что
нетленно и вечно.

Для Бога несть эллина ни иудея,

все родины – майя,
но, людям о главном сказать не умея,
душа – как немая.

Молюсь, чтобы он до такого не дожил,

забыв свою мову,
а кто где родился, то там он и должен
взойти на Голгофу.

Что значили мы, то и станется с нами,

как стало сегодня,
а родина – это Господнее знамя
и воля Господня.

О близких молюсь, чтоб очнулись их души

от весточки братской,
что нету бездомья теснее и глуше
судьбы эмигрантской.

Я образ добра из отчаянья высек,

стал кротким и зрящим.
«О Боже, – молюсь, – вразуми и возвысь их
над злом преходящим».

Пока не престану молиться о том я,

Мыкола с Раисой
не бросятся в неть из родного бездомья,
с земли украинской.

1987

Рождество