Сияние снегов

Так и не понял я, что за земля ты –
    добрая, злая ль.
Умные пялят в Америку взгляды,
    дурни – в Израиль.

В рыжую Тору влюбиться попробуй

    жалким дыханьем.
Здесь никогда и не пахло Европой –
    солнце да камень.

Мертвого моря вода ядовита,

    солоно лоно –
вот ведь какое ты, царство Давида
    и Соломона.

Что нам, приезжим, на родину взяти

    с древнего древа?
Книги, и те здесь читаются сзади,
    справа налево.

Недружелюбны и не говорливы

    камни пустыни.
Зреют меж них виноград и оливы,
    финики, дыни.

Это сюда, где доныне отметки

    Божии зрятся,
нынешних жителей гордые предки
    вышли из рабства.

Светлое чудо в лачуги под крыши

    вызвали ртами,
Бога Единого миру открывши,
    израильтяне.

Сразу за то на них беды волнами,

    в мире рассеяв,
тысячу раз убиваемый нами
    род Моисеев.

Не разлюблю той земли ни молвы я,

    ни солнцепека:
здесь, на земле этой, люди впервые
    слышали Бога.

Я их печаль под сады разутюжу,

    вместе со всеми
муки еврейские приняв на душу
    здесь, в Яд-Вашеме.

Кровью замученных сердце нальется,

    алое выну –
мы уничтожили лучший народ свой
    наполовину.

Солнцу ли тучей затмиться, добрея,

    ветру ли дунуть, –
кем бы мы были, когда б не евреи, –
    страшно подумать.

Чтобы понять эту скудную землю

    с травами злыми,

с верой словам Иисусовым внемлю
    в Иерусалиме.

В дружбах вечерних душой веселея,

    в спорах неробок,
мало протопал по этой земле я
    вдумчивых тропок.

И, с тель-авивского аэродрома

    в небо взлетая,
только одно и почувствую дома –
    то, что Святая.

1992

Когда мы были в Яд-Вашеме

А. Вернику