Сияние во тьме

С другого конца церкви на него хлынула волна меланхолии. У алтаря стояло около шестидесяти певчих, и они славили смерть. Тереза оглянулась, ее темные глаза блестели от слез.

– Разве это не прекрасно? – спросила она.

– Ангел.

– Да, я знаю. Это за нами, – сказала Тереза, переводя взгляд на витраж у них за спиной. Снаружи бушевало ослепительное пламя, и вокруг беглецов вставали пурпурные, синие и красные столпы света.

– Бежать некуда. Давай насладимся музыкой, пока есть время.

Хор не оборвал Libera Me, хотя огонь становился все ярче. Во власти музыки люди продолжали петь, возможно, веря, что сияние пламени – это божественная искра, вспыхнувшая от реквиема. Вместо того чтобы стихнуть, музыка стала громче, и двери церкви распахнулись – вошла Софус Демдарита.

Дирижер, пребывавший в счастливом неведении о том, что грядет, оглянулся. Палочка выпала из его пальцев. Хор, внезапно потеряв руководителя, расстроился, и реквием превратился в какофонию, над которой голос ангела взвился, чиркнув по нервам, как ноготь по краю стакана.

– Вы, – сказала она, устремляя перст на Терезу и Пиджина. – Подойдите.

– Скажи ей, чтобы отвалила, – попросил он подругу.

– Идите ко мне!

Тереза развернулась и закричала в проход:

– Вы! Все вы! Сейчас вы увидите деяние божье!

– Закрой рот, – сказала ангел.

– Она собирается убить нас потому, что не хочет, чтобы мы были людьми.

Теперь хор и вовсе забыл про реквием. Двое теноров рыдали, одна из альтов обмочилась, и струйка громко журчала по мраморным ступенькам.

– Не отводите глаз! – сказала им Тереза. – Запомните навек то, что случится.

– Это вас не спасет, – проговорила Софус. Ее запястья начали светиться – там, без сомнения, закипала огненная смерть.

– Ты… возьмешь меня за руку? – спросил Пиджин, робко потянувшись к Терезе.

Она ласково улыбнулась и вложила пальцы в его ладонь. Затем, хотя было ясно, что от волны огня им не спастись, они начали пятиться от ее источника, как пара новобрачных на перемотке. Позади прятались свидетели. Дирижер укрылся за кафедрой, басы разбежались, один из теноров пытался нашарить в кармане носовой платок, пока сопрано толкали его, спеша убраться подальше. Ангел воздела смертоносные руки.

– Забавно было так жить, – прошептал Пиджин Терезе, поворачиваясь к ней, чтобы не видеть, как к ним полетит огненный шар.

Но этого не случилось. Они сделали шаг назад, потом еще один, но огня не было. Их взоры метнулись к ангелу, и они с удивлением обнаружили, что откуда-то появился дядюшка Раймонд – встал между ними и гневом небесным. Он явно пострадал в раю. Его златые одежды превратились в лохмотья, плоть была в крови и синяках от неумолимых розг, но теперь он обладал силой проклятого.

– Они невинны, – заорал Раймонд. – Как малые дети!

В ярости от такого вмешательства Софус Демдарита испустила вопль, а вместе с ним и огонь, предназначавшийся Пиджину и Терезе. Он ударил бедного Покока в беззаконный пах – случайно или намерено, никто никогда не узнает, и вгрызся в тело, как зверь. Раймонд запрокинул голову и взвыл, и в этом звуке смешались агония и благодарность, а потом, прежде чем ангел отступила, потянулся к ней и воткнул большие пальцы в ее глаза.

Ангелам неведома физическая боль – в этом одна из их трагедий, но пальцы Раймонда превратились в фекалии, едва оказавшись в черепе Софус Демдариты. Ослепленная дерьмом божественная искра попятилась от жертвы и наткнулась на стену воды – пожарные и полицейские вошли в церковь у нее за спиной с топорами и шлангами на изготовку. Она вскинула руки над головой и поднялась в луче мерцающего света, пропадая из царства земного, чтобы ее божественность не коснулась недостойной смертной плоти и не вызвала новой путаницы.

Гниль, которую ангел заронила в плоть Раймонда, не остановилась с ее исчезновением. Он превращался в кучу дерьма, и процесс был необратим. Когда Пиджин и Тереза подбежали к нему, от него осталась только голова в ширящейся луже фекалий, и все же он выглядел счастливым.

– Ну и ну, – сказал Раймонд парочке. – Что за денек.

И, выплюнув червивую какашку, продолжил:

– Я вот думаю… может, мне все это приснилось?

– Нет, – сказала Тереза, убирая волосы, упавшие ему на глаза. – Нет, не приснилось.

– Она вернется? – спросил Пиджин.

– Скорее всего, – ответил Раймонд. – Но мир огромен, и мое дерьмо у нее в глазах помешает ей вас увидеть. Не стоит жить в страхе. Я и так дрожал за троих.

– Тебя не взяли на небеса? – спросила Тереза.

– Боюсь, что да, – ответил он. – Но, зная, как там, я туда не рвусь. Хочу попросить только…

Его лицо растворялось, глаза проваливались в череп.

– О чем? – спросил Пиджин.

– Поцелуйте меня.

Тереза наклонилась, и их губы встретились. Пожарные и полицейские, морщась от отвращения, отводили глаза.

– А ты, моя птичка? – спросил Покок Пиджина. Теперь из лужи дерьма выступал лишь его рот. Пиджин медлил.

– Я не твоя птичка, – сказал он. У рта не осталось времени для извинений. Не успев произнести хотя бы слог, он исчез.

– Я не жалею, что не поцеловал его, – заметил Пиджин, когда они с Терезой часом позже спускались с холма.