Сиятельный

Я легко протиснулся в образовавшееся отверстие и оказался за оградой, даже не перепачкав пиджак. С доской в руках подобрался к углу дома, осмотрел захламленный дворик и осторожно перешел к окну с выломанными ставнями. Привстал на цыпочки, заглянул внутрь, но в заброшенном доме царил беспросветный мрак.

Заброшенном? Именно так!

Сложно ошибиться, когда видишь оставленное людьми жилище. Оно даже пахнуть иначе начинает. Очень легко уловить то ли сырость некую, то ли просто привкус разлитой в воздухе безысходности.

Здесь так и было. Никаких людей. Сюда даже вездесущие бродяги не заглядывали, это совершенно точно — от сопровождающей их вони никакой насморк не спасет.

Пустышка.

Не став проходить внутрь, я выбрался за ограду и перешел к дому напротив. Попытался подобраться к нему с одной стороны, но почти сразу уткнулся в запертую калитку, дошел до другого угла — и тоже безрезультатно, каменный забор там переходил в стену добротного особняка.

Вероятно, раньше здесь жил преуспевающий мастеровой, но когда округа пришла в упадок и на улицах стало не протолкнуться от всякого отребья, семейству пришлось перебираться в другой район. А может, и не пришлось. Быть может, они цеплялись за старое место до тех пор, пока не поняли, что и сами уже не те, что были раньше.

Деградация — не та болезнь, которую приносят извне; деградация зарождается внутри.

Возвратясь к калитке, я опустился на корточки и сунул мизинец в замочную скважину, покрутил его там, вытащил и без особого удивления разглядел масляный след на чистой коже перчатки. Тогда приставил к каменному забору обломок доски, уперся в нее носком туфли и резко подбросил себя вверх. Деревяшка затрещала, но выдержала — хорошо быть легким! — и мне удалось взобраться на ограду. Наверху задерживаться не стал, осторожно спрыгнул во двор и, тихонько шипя из-за боли в ноге, подкрался к черному ходу обветшалого особняка.

Дверь оказалась заперта, но застекленные филенки вряд ли стали бы серьезной преградой для злоумышленника, возникни у него желание попасть в дом. Не стали они преградой и для меня; я аккуратно выдавил одно из стекол, просунул внутрь руку и отпер задвижку, затем вытащил из кобуры «Рот-Штейр», дослал патрон и тихонько ступил внутрь.

В лицо сразу повеяло сыростью, но здесь к сырости примешивался легкий свечной дымок и запах застарелой болезни.

Тихонько ступая по рассохшимся половицам, я прошел в кухню и выглянул в коридор, в дальнем конце которого дрожали на стенах отблески свечного огонька. Стараясь не шуметь, направился к освещенному дверному проему и вдруг уловил размеренное поскрипывание.

Скрип-скрип. Миг тишины и вновь: скрип-скрип.

С минуту я вслушивался в звенящую тишину, но так и не сумел определить, какого рода механизм издает эти звуки. На ум пришло лишь движение маятника, но непременного для ходиков тиканья разобрать не получалось.

Нет, точно не ходики.

Невесть с чего спина взмокла от холодного пота и захотелось поскорее унести отсюда ноги, но я переборол мимолетную слабость, двинулся дальше и заглянул в просторную гостиную, на столе посреди которой трепетал неровный огонек свечи.

Причина непонятного скрипа оказалась до обидного банальной. Некий тщедушный человечек откинулся в кресле-качалке и самозабвенно раскачивался, не обращая внимания ни на что вокруг. Его тонкая длинная черная тень прилипла к стене, вытянулась под потолок и распласталась на бумажных обоях; человечек раскачивался в кресле-качалке, тень была неподвижна.

Волосы на затылке зашевелились от ужаса, и я бы точно не стал геройствовать и потихоньку ускользнул на улицу, но тут тень повернула голову и посмотрела на меня.

Будь я проклят! Эта тварь посмотрела на меня!

Затем она стремительно втянулась в человечка, и он неестественно тягучим движением поднялся с кресла-качалки. Я и моргнуть не успел, как хозяин очутился рядом, ухватил меня за грудки и резко рванул на себя, подобно цирковому борцу перекидывая через бедро. Спасло кресло-качалка. Скрипучая рухлядь смягчила удар, и столкновение со стеной не вышибло из меня дух; не знаю, каким чудом, но я даже не выронил «Рот-Штейр», и когда обитатель заброшенного особняка вновь накинулся, пытаясь вцепиться в шею, встретил его ударом пистолета. Килограммовая железяка угодила в скулу, и тщедушного человечка просто снесло с ног. Теперь уже я навалился на него и врезал второй раз — рукоятью в лоб. Затылок с деревянным стуком ударился об пол, противник враз обмяк, словно кончился завод у механической игрушки.

Уперев ладонь во впалую грудь, я отвел пистолет для нового удара, но тут из глаз и рта обездвиженного человечка выплеснулась тень, оплелась вокруг меня, стянула призрачными узами, придавила непомерной усталостью.

Едва не теряя сознание от чужеродного воздействия, я дотянулся до вылетевшей из кресла-качалки подушки и накрыл лицо незнакомца, а потом уткнул в нее ствол «Рот-Штейра» и утопил спуск.

Несильно хлопнуло, завоняло пороховой гарью, покатилась по доскам стреляная гильза. Тень сгинула без следа, человечек вздрогнул, руки и ноги его дернулись в предсмертной агонии и обмякли.